Юлия Латынина - Сто полей

В резном камушке, который сперли контрабандисты, много чего было: был передатчик, был и детектор. Бредшо уже вчера вычислил, что если копать до аварийного люка, лучше всего копать в ежевичнике – метра три. И еще вчера показалось, что корабль вроде цел.

Бредшо копал скоро, скинув серую куртку: на него так вчера поглядели из-за кафтана, что сегодня он сбежал в одежде батрака. Страх его прошел: Иршахчан со своей круговой порукой перехитрил самого себя, корабля никто не нашел, а лагерь был разбит много-много левее. Время от времени Бредшо выпрямлялся, чтобы утереть пот. День был в самом разгаре. Плясали в восходящем солнце хвосты на боевых веерах аравана Баршарга, визжала реквизированная свинья, страшно ухали барабаны и катилось по небу огромное, как колесо истории, солнце.

«Если, – думал Бредшо, – перевести действия Баршарга на английский, это вышло бы вот что: провозгласил независимость Варнарайна, раздал государственные земли в частное пользование и хочет установить в нем республику. Это, однако, опасное дело – заниматься переводами с вейского. К черту! Улететь, доложиться – и пусть специалисты переводят. Опять же они могут с переводом опоздать: история не всегда на сносях».

Бредшо повернулся спиной к далекому лагерю и продолжал копать. Он был уже по плечи в земле, когда кто-то сверху сказал:

– Да, если бы ты так свое поле копал, то верно бы его не упустил!

Бредшо поднял глаза: на краю ямы стояли трое в желтых куртках, и двое из них натянули луки, а третий, с драной губой, подцепил и поволок к себе куртку с деньгами, с оружием.

– Хватит тебе, Хайша, народ обкрадывать, придется тебе на народ поработать, – продолжал Драная Губа.

Бредшо замер: его принимали за вчерашнего контрабандиста! Его выволокли из ямы, скрутили руки, для назидания съездили соляного вора по морде.

– Я не контрабандист, – сказал Бредшо.

Драная Губа уселся перед ним на корточки и стал потрошить одежду, умело и сноровисто, как хозяйка чистит рыбу.

– Ага, – сказал стражник, – не контрабандист. Вот у меня донесение есть, от Туша Большого Кувшина: приемный мой отец, Хайша Малый Кувшин, поехал брать соль в Козью-Заводь. Вот у меня перед глазами человек, который копает в Козьей-Заводи укрывище, лопату с собой принес… Но он, видите ли, не контрабандист. Так чего же ты тут копаешь, мил человек?

Тут Драная Губа замолк, потому что вытащил из куртки отличный кинжал с серебряной насечкой, с двумя рубинами в рукоятке, а потом мошну, шитую золотой гладью, с золотыми государями и желтыми бумажками. Сыщик пересчитал деньги, оглядел драную куртку, положил кошелек в рукав и спросил:

– Убил кого, аль ограбил? – Еще раз вытащил кошелек: – А работа-то храмовая, – сказал.

Другой стражник сказал:

– Похоже, что он тут не для мешка готовил место, а для человека. – Поглядел безумными глазами на золото и прибавил: – Прямо как для себя и готовил!

– Так ты что тут делаешь? – спросил, не обращая, внимания Драная Губа.

Бредшо облизнул губы и ответил:

– Что храму надо, то и делаю.

– Храму?! – сотник беспокойно завертел головой. Страшные времена наступали в Харайне, и ходили такие слухи, что чиновников теперь будут назначать не из столицы, а из храма.

Бредшо прикрыл глаза и зевнул. Руки, скрученные за спиной, совсем онемели.

– Господин Арфарра и господин Даттам оставили меня в посаде Небесных Кузнецов, и будьте уверены, вам не поздоровиться от моей пропажи или ареста. Кошелек, однако, можете забрать себе: за хорошую службу и молчание.

– Складно врешь, – сказал Драная Губа. – Ладно, убирайся быстрей… – И потянул кожаный ремень у запястий.

– Ну что, поймали вора? – раздался еще один голос, и на поляну вышли человек в парчовой куртке и еще один стражник.

– Ах, чтоб тебе! – дохнул на ухо Бредшо ярыжка. – Вечно принесет, когда не надо!

Драная Губа сказал:

– Так точно, поймали! – И тихо шепнул: – Смотри, Малый кувшин. Не скажешь про кошелек – пособлю. Скажешь – придется и за убийство отвечать.

Через полчаса Бредшо, привязанный к шесту и с кляпом во рту, чтоб не кричал всякого, ехал в лодке в столицу – на опознание. Сзади, но в пределах слышимости, стражники тихо обсуждали:

– Надо было его быстрее кончить, пока Большой не пришел.

– Ну да, а если он и вправду храмовый?

Бирюзовое Поместье главного миллионера страны, Даттама, располагалось в ста с лишним иршахчановых шагах от посада Белых Кузнецов и в сорока шагах от столицы провинции, Анхеля. Усадьба и окрестные земли принадлежали храму: храм – владел, Даттам – заведовал. То есть храму, по описи, принадлежала не усадьба, а озеро, с которого податей не возьмешь: и не мастерские, а амбары на берегу озера. Прямо как в сказке: глядит маленький Хуш и видит – Озеро, ныряет – а это Дворец.

Все было обставлено с вызывающей, невиданной пока землянами роскошью и окружено крепкой каменной стеной: Дом понемногу превращался в замок. Стена защищала, однако, не столько от неприятеля, сколько от постановления об аресте, и не столько от постановления об аресте, сколько от народного гнева. Стена шла по берегу озера, а на другом берегу шли склады, красильни и несколько длинных красных амбаров с прорубленными окнами: шерстяная фабрика.

Работа кипела. Завод шипел и вздрагивал, как мягкое звериное брюхо. Умирала в реке отравленная анилином рыба, и свалявшаяся пена билась по краям отмелей. В цехах плавала шерстяная пыль, разъедая руки ткачей и лишая их мужской силы, и близ шипящих чанов с мездряным клеем бабы с распаренными глазами шлихтовали нити основы, а Даттам, запершись с молодым изобретателем, обсуждал небывалую штучку, – проект станка, который будет работать не от силы человека, а от силы пара, наподобие старинной игрушки, известной еще со времен пятой династии.

Здесь находилось одно из последних звеньев затеянной Даттамом производственной цепи. Первой было королевство, где только и могли пасти овец и лам, – в империи всякая попытка согнать крестьян с земли, превратив ее в пастбище, неминуемо окончилась бы одним из страшных крестьянских бунтов, за которым последовали бы оргвыводу сверху (раз крестьяне бунтовали, значит их обидели!), да и населены варварские горы были не в пример реже. А затем – империя, где искусные ремесленники превращали привезенную шерсть в разноцветные ткани. И – центр всей этой цепочки – Даттам, Даттам, без которого гигантское колесо фортуны – шерсть – деньги – шерсть соскочило бы с оси и завертелось впустую. Глупые сеньоры в диких горах Варнарайна не знали бы, что делать с таким количеством шерсти, а ремесленники империи не знали бы, откуда взять сырье.

Над красным заводом висело знамя: лама, а на ламе тюк с ее собственной шерстью. По утрам туда собирались люди в одеждах монастырских послушников.