Энтони Райан - Песнь крови

– Ее прозвали «красной рукой» за метины, которые она оставляет: как будто шрамы от когтей на шее. Как только появились эти метины – все, считай, ты покойник. Ты только представь, Ваэлин: за несколько месяцев страна практически опустела. Подумай обо всех, кого ты знаешь: мужчинах, женщинах, детях, богатых, бедных, неважно. Вот представь их всех, а потом вообрази, что половины из них не стало. Представь, что они перемерли от болезни, от которой бредят, мечутся и вопят, выблевывая собственные потроха. Трупы лежали грудами, как мякина, никто не мог чувствовать себя в безопасности, страх сделался единственной верой. Это не мог быть обычный мор, нет. Наверняка это дело Тьмы. И вот мы устремили взгляд на отрицателей. Они страдали точно так же, как и мы, но, поскольку они были малочисленней, казалось, будто они пострадали меньше. Толпы бродили по городам и весям, охотились и убивали. Некоторые секты были истреблены подчистую, и верования их пропали навеки, прочих загнали в тень. К тому времени, как «красная рука» сошла на нет, осталась только Вера, да еще кумбраэльский бог. Прочие попрятались, молились исподтишка и жили в вечном страхе, что их обнаружат.

Взгляд короля снова ожил и уставился на Ваэлина с холодной расчетливостью.

– Похоже, твой отец интересуется неположенным, Юный Ястреб.

Песнь крови зазвучала вновь, громко и яростно, громче, чем когда бы то ни было, и смысл ее был ясней, чем когда бы то ни было. В этой комнате таилась грозная опасность. Опасность исходила от сведений, известных этой шлюхе-соглядатаю. Опасность исходила от замыслов короля. Но самая серьезная опасность исходила от песни крови, требующей от него убить их обоих.

– У меня нет отца, – проскрежетал Ваэлин.

– Быть может. Зато у тебя есть сестра. И она чересчур молода, чтобы висеть на стенах с вырванным языком после всего, что братья Четвертого ордена сделают с нею в Черной Твердыне. И матери ее, пожалуй, тоже висеть в соседней клетке, обмениваясь с дочкой невнятным мычанием, пока они не ослабеют от голода и вороны не слетятся клевать их плоть, хотя они будут еще живы. Ты спрашивал о более веских причинах? Вот тебе веская причина.

Черные глаза, такие же, как у него самого, ручонки, сжимающие зимоцветы. «Маменька говорила, что ты приедешь к нам и будешь мне братом…»

Песнь крови завывала. Руки у Ваэлина подергивались. «Никогда еще не убивал женщин, – подумал он. – И королей тоже». Глядя, как старик зевнул и потер свои ноющие колени, Ваэлин осознал, что нет ничего проще, чем взять его тощую шею и переломить, как прутик. Как же это было бы здорово!..

Он стиснул кулаки, унял дрожь, тяжело сел за стол.

И песнь крови умолкла.

– На самом деле, – сказал король, поднимаясь, – я, пожалуй, передумал. Не хочу я шарлотки. Кушайте сами на здоровье.

Он положил костлявую руку Ваэлину на плечо. «Совиная лапа…»

– Полагаю, мне нет нужды наставлять тебя, что ответить аспекту Арлину, когда он спросит твоего совета?

Ваэлин старался не смотреть на него, опасаясь, что песнь крови зазвучит вновь. Он напряженно кивнул.

– Великолепно. Дерла, пожалуйста, задержись ненадолго. Уверен, у лорда Ваэлина есть к тебе еще несколько вопросов.

– Конечно, ваше величество!

Она сделала еще один безупречный реверанс ему вслед. Ваэлин остался сидеть.

– Можно, я сяду, милорд? – спросила Дерла.

Он ничего не ответил, и она уселась напротив.

– Приятно познакомиться с таким знатным лордом, как вы, – продолжала она. – Хотя я, конечно, постоянно имею дело с лордами. Их величество завсегда интересуются ихними привычками, и чем гнусней, тем лучше.

Ваэлин молчал.

– А неужто все, что про вас рассказывают, и впрямь правда? – продолжала она. – Я вот гляжу на вас и думаю: верно, так оно и есть.

Она помолчала в ожидании ответа и нервно заерзала, видя, что он все молчит.

– Что-то вдова пироги-то не несет.

– Пирогов не будет, – сказал ей Ваэлин. – И вопросов у меня к тебе нет. Он тебя здесь оставил, чтобы я тебя убил.

Он посмотрел ей в глаза и впервые увидел в них неподдельное чувство: страх.

– Вдова Норна наверняка умеет тихо избавляться от трупов, – продолжал он. – Подозреваю, он приводил в эту каморку немало ничего не подозревающих глупцов. Таких, как мы с тобой.

Она бросила взгляд на дверь, потом снова на него. Губы у нее дернулись, сдерживая готовый сорваться вызов и насмешку. Она понимала, что с ним ей не справиться.

– Я могу за себя постоять!

– У тебя кинжал за корсажем, и еще один – на пояснице. И, полагаю, булавка у тебя в волосах тоже довольно острая.

– Я королю Янусу целых пять лет верой и правдой служила…

– А ему плевать. Сведения, которыми ты владеешь, чересчур опасны.

– У меня деньги есть…

– Я не нуждаюсь в богатствах.

Он отчетливо ощутил на поясе вес кошеля с лазуритом.

– Совершенно не нуждаюсь.

– Ну…

Она отодвинулась от стола, уронила руки, приподняла юбки, выставляя напоказ раздвинутые колени, и на губах у нее снова заиграла легкая улыбка, не более искренняя, чем прежде.

– По крайней мере, прояви любезность: трахни меня до, а не после!

Смех замер у него на губах. Он отвернулся, положил на стол сцепленные руки.

– Ты меня не бойся, ты его бойся. Уезжай из города, а если сумеешь – то и из Королевства вообще. И не возвращайся никогда.

Она медленно встала, опасливо направилась к двери, потянулась к ручке, держа вторую руку за спиной – видимо, на кинжале. Повернув ручку, она остановилась.

– Вашему отцу повезло с сыном, милорд.

И исчезла. Скверно смазанная дверь затворилась со скрипом.

– У меня нет отца, – тихо сказал он в опустевшей комнате.

Глава третья

На некотором расстоянии от альпиранского побережья равнина, поросшая кустарником, сменялась бескрайней, бездорожной пустыней, выметенной резким южным ветром, который вздымал над песками столбы пыли, призраками бродившие по барханам. Войско держалось на границах пустыни, двигаясь в сторону Унтеша колонной более двух миль длиной. Вид войска напоминал Ваэлину огромную змею, которая однажды у него на глазах выбралась из клетки на корабле с Дальнего Запада. Змея растянулась поперек всей палубы, и чешуя блестела на солнце, в точности как сейчас – копья королевской стражи.

Он стоял на каменистом холме, на несколько миль опередив основное войско, и пил из фляги, в то время как Плюй неподалеку жевал чахлые листья пустынного кустарника. Френтис со своим отрядом разведчиков – тем, что от него осталось после битвы на берегу, – стояли лагерем вокруг холма и бдительно наблюдали за восточным горизонтом.