Алексей Пехов - Страж. Тетралогия

Эта иллюзия полета продолжалась недолго, но от нее захватывало дух, и, когда мои ноги коснулись твердой поверхности земли, мне показалось, что еще немного — и я смогу полететь без всякой помощи. Змея, изящно развернувшись, нырнула в воду, оставив лишь круги, расходящиеся к прибрежным камышам. И я направился вперед.

Тропка заросла огромными лопухами, на их листьях серебрились мелкие капли крови. Хартвиг ждал меня на обочине, заложив руки в карманы и улыбаясь уже знакомой мне неуверенной улыбкой.

— Плохие из нас с тобой заговорщики. Ничего у нас не вышло.

— Кто это сделал с тобой?

— Не знаю. Ведь это твой сон, Людвиг. — По его глазам я видел, что он просто не желает говорить правду. — Ты хочешь проснуться?

— Было бы неплохо.

— Тогда дойди по тропе до конца. Я могу тебя проводить…

Я кивнул, и мы пошли бок о бок. Я и человек, который мог бы изменить мир, но обстоятельства оказались выше наших желаний.

— Иногда я начинаю задумываться, а был ли я первым? — внезапно сказал Хартвиг.

— Что? — не понял я.

— Первый человек с таким даром. Ведь молний много, и иногда они попадают в людей, а те порой выживают. Как я, к примеру. Представь себе, что я не был уникален. Что были еще такие же, как я. Способные очищать людские души от грехов, делать их чистыми.

— Никогда о них не слышал.

— А кто слышал обо мне? — с некоторой грустью спросил он. — Ну кроме тебя и еще двух десятков человек. Никто. Если кто-то и был, то, боюсь, он кончил также. Уснул где-то среди этих лопухов и уже не смог проснуться. Знаешь, о чем я жалею больше всего? О том, что, когда я был глуп, у меня и мысли не проскочило научить тебя, когда была такая возможность.

Я посмотрел на него и сказал:

— У тебя есть шанс это сделать прямо сейчас.

— Ну, нет! — покачал головой Хартвиг. — Я растерял свою наивность где-то в этих проклятущих придорожных лопухах. Ты не очень долго проживешь с таким знанием и присоединишься к целой череде безымянных героев, о которых никто не помнит. Так что пусть оно канет в небытие до той поры, пока провидение самостоятельно не найдет себе другого дурака. Тебя ждут. Вон там. Бывай, Людвиг.

Мир крутанулся по часовой стрелке, резко остановился, я пошатнулся, но устоял на ногах, оглядывая знакомый школьный двор Арденау, витые колонны, крытую галерею, увитую красной виноградной лозой, ведущую в вишневые сады, и потрескавшуюся статую льва, на которой частенько любили сидеть ученики.

Сейчас во дворе был лишь один человек. Она стояла возле библиотечной стены, рассеянно просматривая стопку серебристых нот, хмурясь и то и дело помечая в них что-то мелким грифелем.

Очень маленькая, худая и тоненькая, как девочка. У нее были вихрастые черные волосы и немного раскосые восточные глаза, характерные для тех, у кого предки жили в Илиате.

Когда я подошел, она даже меня не заметила. Я кашлянул и заработал раздраженный взгляд за то, что отвлекаю ее.

— Что такое?

— Тебя не должно быть здесь, Кристина.

— Почему? Я… что-то не то сделала? — нахмурилась моя бывшая напарница.

— Нет. Просто… — Я запнулся. — Просто сегодня я встречаю только мертвых. Тебя не должно здесь быть.

— Не бери в голову, Синеглазый, — беспечно сказала она. — Это всего лишь сон, и ты хотел меня увидеть, а я — сказать, что тебе следует поспешить и пройти к аудиториям.

— Зачем?

— Увидишь, когда дойдешь. Твое время на исходе. Пожалуйста, поторопись.

— Но я…

— После поговорим, — тихо сказала она.

— Мы не можем поговорить уже много лет! — Я был настойчив.

— Это сон, Синеглазый. — Она положила ноты на землю и показала мне свои пальцы. — Здесь все иначе, чем в жизни. Все. Иди. Время.

Моя бывшая напарница мягко толкнула меня ладошками в грудь:

— Спеши.

Я не хотел уходить, но подчинился ее встревоженному взгляду, побежал к зданию и оказался в коридоре, где ленивый ветер играл с белыми, давно не стиранными занавесками. Дверь тут была почему-то одна, и перед ней стояла убавляющая плоть, а возле окна торчало Пугало.

Такое же невозмутимое, мрачное и немного сумасшедшее, как и раньше. На подоконнике, насвистывая чижом, сидел круглолицый мужчина. У него были широко расставленные карие глаза, небольшие черные усы и нос с едва заметной горбинкой.

Мой лучший друг Ганс собственной персоной.

— Это твой? — спросил он у меня, указав на Пугало.

— Мой, — ответил я.

— Рвался в дверь. Но пройти туда без тебя он не сможет.

Я посмотрел на убавляющую плоть, занимающуюся скаканием на одной ножке:

— А мне туда зачем?

— Если хочешь проснуться, то следует войти в комнату. Если хочешь спать вечно, присаживайся, — Ганс похлопал по подоконнику рядом с собой. — Я как раз нагрел для тебя место.

Вместо ответа я внимательно посмотрел на него, и он, не выдержав взгляда, отвел глаза.

— Ты мертв?

— Ты мне скажи. — Он знакомым жестом ухватился за пуговицу на своей куртке.

— Я не знаю.

— Я тем более. Ты видел мою могилу?

— Да. Видел. На кладбище стражей, в Арденау. Но в ней нет твоего тела. Ты просто уехал и не вернулся.

— Хреновые новости, друг. Надеюсь, ты искал меня?

— Искал. Все мы искали. И я, и Гера, и Львенок с Кристиной. Мы год потратили, чтобы найти хоть что-то, но — никаких следов.

— А мой кинжал?

— Тоже не найден.

Ганс огорченно цокнул языком, спрыгнул на пол:

— Вот что. Грустные истории — это, конечно, интересно. Но я тебя увидел сейчас не для этого. Дверь, Людвиг. Будь добр, пошевеливайся.

— Нужен кинжал. У меня его нет.

— Зато у меня есть. Собственно говоря, для этого я и здесь. — Он протянул мне на ладони клинок.

Камень на рукояти был черный и совсем не походил на сапфир. А сам кинжал оказался очень похож на тот, что мы нашли с Рансэ.

— Откуда он у тебя? — нахмурился я.

— Разве это важно?

— Это не оружие стражей.

— Но это оружие — что сейчас самое важное, а выбор у тебя небольшой, Людвиг. Или взять его, или соседство со мной на подоконнике. Будем сидеть, как воробьи, торчать в твоем сне до бесконечности и весело чирикать. Потому что все равно больше делать нечего. Выбирай.

Рукоять клинка оказалась шершавой и неприятно-горячей, а молоко в глубине бездны темного камня вскипело и стало складываться в странные узоры, похожие на буквы.

Когда я поднял взгляд на Ганса, его и след простыл. Пугало нетерпеливо переступало с ноги на ногу и смотрело на меня волком. Мол, следует поторопиться.