Майкл Суэнвик - Хроники железных драконов
Аплодисменты, переходящие в овацию.
— А теперь я вас покидаю, дабы меня проводили во Дворец Листьев и там подвергли всем расспросам и проверкам, какие нужны для доказательства моей законности. Они предписаны обычаем и никак не могут быть ускорены. Они могут занять недели и недели.
Толпа застонала.
— Но я спокоен и чужд нетерпения. И вы тоже не должны торопиться, будучи абсолютно уверенными в неизбежном счастливом исходе всех надлежащих проверок. Тем временем вы сможете следить за их продвижением через средства массовой информации, так что в некотором смысле мы с вами не будем разделены, но сохраним единство общей цели и уверенности. Мы с вами едины сейчас и пребудем едины.
Затем Вилл властно взмахнул рукой, и восторженно орущая толпа расступилась, расчистив проход от его чиппендейловского трона до недвижно стоящих волхвов, чьи лица сияли как фальшфейеры.
Он сошел с грузовика (вставший на колени людоед послужил ему ступенькой и был за то вознагражден чуть заметным кивком) и, все так же босой, направился к Совету Волхвов; все стоявшие по сторонам прохода опускались на колени и низко склоняли головы.
Кто-то истерически закричал. А затем по правую руку от Вилла тон и каденция звуков неожиданно изменились, это резало ухо, словно море вдруг поменяло свой голос. Всплеснулась багровая опасная теплота, а следом за нею нахлынул ужас. Вилл повернулся.
И увидел.
Как и где Пылающий Улан раздобыл себе лошадь? Как он вернул себе свою пику? Как он подобрался так близко, почему его никто не заметил? Такие вот глупые, никчемные вопросы затопили сознание Вилла, не оставив места ни для разумной оценки ситуации, ни для понимания, что же теперь следует делать.
На долю секунды Пылающий Улан заполнил собою двери ближайшей гостиницы, стекло в ней взорвалось и разлетелось по сторонам.
А затем, выкатив от ужаса глаза и широко раздувая ноздри, его тяжелый, как битюг, жеребец помчался прямо на Вилла. Толпа завопила и прыснула по сторонам.
Вилл стоял, словно примерзший к асфальту.
Он был один посреди этой улицы, опустевшей как по волшебству. Пылающий Улан набычил голову, нацелился пикой и пришпорил своего скакуна.
— Ублюдок! — кричал он. — Наконец-то ты умрешь!
Фигура улана разрасталась, заполняла все поле зрения. Вилл слышал где-то в своей глубине истошные вопли дракона, который требовал для себя полной свободы действий. Каковое требование с учетом обстоятельств было более чем разумным, но Вилл просто не мог ничего предпринять, он был как заяц, попавший в луч света от фары, или мошка, зачарованная пламенем, с той лишь единственной разницей, что для него парализующим светом стало ошеломленное понимание, что жизнь его стремительно движется к концу.
Возникшие из ниоткуда руки схватили Вилла и грубо отшвырнули в сторону.
Падая на землю, Вилл успел увидеть, что точно на том самом месте, где только что стоял он сам, стоит теперь Нат. Он видел, как пика вошла в Натово тело и вышла с другой стороны. Он увидел, как Натово лицо исказилось от боли. Он увидел, как брызнула кровь.
Он увидел, как Нат умер.
Но ровно через мгновение толпа вновь нахлынула и ликующе вскинула Вилла вверх, демонстрируя тем, кто подальше, что он не погиб. Пританцовывая от радости, его передали волхвам, которые, почтительно кланяясь, усадили претендента на престол в уже поджидавший портшез. Его почетный караул составили невозмутимые, в полной парадной форме офицеры политической полиции, а следом выстроились рядами самые видные из высоких эльфов, в их числе — все Лорды Правления. Затем четыре старейшие, почтеннейшие ведьмы подняли портшез на свои старушечьи плечи, и вся процессия проследовала к вестибюлю Арарата, откуда лифты должны были вознести их во Дворец Листьев.
А сзади, словно взбесившиеся призраки, визжали и улюлюкали десятки сирен. Дробным стаккато мигали фотовспышки. Полицейские, сцепившись руками, еле сдерживали напор репортеров. Но Вилл всего этого не видел и не слышал, он закинул голову к небу и в голос завыл.
Ната Уилка больше не было.
Под звуки бойрана, флейты и цевницы беспомощного Вилла уносили все дальше от его окровавленного тела. Бесись сколько хочешь, вой сколько хочешь, все равно никто тебя не услышит.
А на улице оркестрик из дуппи наяривал регги и граждане весело танцевали.
Царевич, законный наследник нашелся, и монархия восстановилась. Распорядительству Совета Волхвов, Лиосалфара, Докалфара и Лордов Мэральности пришел конец. О демократии можно было забыть. И все, как казалось, жители Вавилона были вне себя от радости.
Для них это был счастливейший из дней.
18
В ТЕНИ ОБСИДИАНОВОГО ПРЕСТОЛА
Значение ночного гудка паровоза одно и то же на всех языках. Оно замешано на одиночестве, инаковости и бессильном желании быть где угодно, но только не здесь, кем угодно, но лишь не этим проклятым собой. От этого звука сердце сжималось мучительным осознанием, что поезд уезжает без тебя и так же будет и в будущем. Ты никогда не поспеешь на волшебный поезд, который унесет тебя в дальнюю страну, где лежат решения всех твоих проблем. Ты никогда не приедешь в тот сказочный город, где все, к чему ты втайне стремился, раздают бесплатно на улицах.
Сидя в полуночном саду на резной серпентиновой скамье и слушая, как затихает далекий гудок, Вилл уже почти жаждал, чтобы этот поезд все-таки пришел и унес его к смерти.
Он тяжело вздохнул.
— Сэр? Вам что-нибудь нужно? — вопросил бесплотный голос мажордома.
— Нет. Конечно же нет. У меня есть все. Ну что мне может быть нужно?
— Сэр?
— Уйди, Ариэль.
У ног его поблескивал пруд, темный, как лужица туши. Над ним висела луна. Он посмотрел сперва на луну, а затем на пруд. В этом пруду водились рыбы ничуть не менее странные, чем все, что можно найти в хрустальных чертогах луны. И все равно он не мог себе даже представить ничего столь же странного, как он сам — фактический царь, только и мечтавший, что ускользнуть от всех этих слуг, богатства и дворца, жулик и проходимец, жульничеством загнавший себя в самую роскошную тюрьму во всей мировой истории.
— Сюда идет Мастер Испытаний.
— Заткнись, Ариэль.
Беззвучно ступая по гравию садовой дорожки, едва различимый во мраке, Мастер подошел к скамейке и сел рядом с Виллом.
— Думаю, теперь ты ориентируешься в ситуации получше, чем при первой нашей встрече.
Это был Флориан Л'Инконну. Он не то чтобы улыбался, но смотрел на Вилла с выражением далеко не таким недружелюбным, как мог бы тот ожидать.
— Я чувствую себя как в капкане.
— Тебе ни к чему так думать. Тем более теперь, когда испытания прошли столь успешно.
Так оно, в общем-то, и было. Анализы показали наличие в крови Вилла значительной смертной доли, что ничуть того не удивило, а кольцо, полученное им от Ната, было объявлено достаточно старым и вполне соответствующим описаниям царского фамильного перстня, что, если учесть всегдашнее стремление Ната к максимальной правдоподобности, тоже было вполне естественно. Но удачно прошли и личные испытания: мгновенное исцеление золотушного чертенка, когда Вилл коснулся его рукой, и одобрение волхвами невзрачной деревянной ложки, выхваченной им наугад из целой россыпи всевозможных безделушек, — чего он никак уж не ожидал. А не далее как этим утром сивиллы подкинули семнадцать монет, чеканенных из самородного серебрa, и все они выпали орлом. Это стало для Вилла, который мог бы проделать тот же самый трюк дюжиной различных способов, наилучшим доказательством, что идет откровенный мухлеж в его пользу.
— Ну и что? Конец тут может быть только один.
— Да, — кивнул Флориан, — я знаю, что ты считаешь себя самозванцем. Но не исключено, что ты ошибаешься, не забывай и о такой возможности. Было допрошено достаточно беженцев из этой твоей деревни, чтобы надежно установить: твое происхождение более чем туманно.
— Иначе говоря, я ублюдок, незаконнорожденный.
— Чего отнюдь не следует стесняться, если отец твой царь. Монарх по сути своей божествен. Его прикосновение возводит простолюдина в рыцарское достоинство. Его семя порождает наследников.
— Ну да, — кивнул Вилл, — роскошный способ клеиться. — Он надолго замолчал. — А как там она?
— Да вполне нормально. — Флориан не стал притворяться, будто не понимает, о ком речь. — У нее по горло работы, это затягивает. Помнишь, как ты пришел к Арарату и привел за собою весь этот сброд? Там же стоял наш драгоценный Совет в полном составе, без никаких уклонистов. Так знаешь, кто это организовывал? Алкиона, ей дали за это почетный значок.
— Рад слышать.
— И все время спрашивает, как у тебя дела. Так, словно между прочим. Кстати сказать, как тебе здешняя обслуга?
