Феликс Крес - Громбелардская легенда

Она протянула руку и коснулась его щеки.

— Извини за все сегодняшнее. И предупреждаю: не командуй мной больше, ибо я и в самом деле не знаю, что с тобой сделаю.

Она сняла куртку.

— Хочешь?

Он хотел.

Она дала.

18

Узкое и крутое ущелье словно возникло вследствие какой-то ошибки — высокие скалистые стены явно должны были сомкнуться, но что-то их удержало. Теперь они нависали, наклонившись друг к другу, и трудно было избежать впечатления, что пропасть между ними может в любой момент исчезнуть: достаточно, чтобы скалы возобновили свое, прервавшееся по неизвестным причинам, движение.

И все же жили на свете люди, которым это странное место казалось вполне безопасным. Вход в ущелье охранял мощный, хотя и не отличавшийся особой красотой частокол, из-за которого виднелись крыши нескольких заброшенного вида домов. Внизу тек ручей, во время сильных дождей, несомненно, превращавшийся в реку. Местные жители делали все, что было в их силах, чтобы уберечь свои хижины от затопления — в каменном дне был выкопан (или скорее выдолблен) глубокий ров, шедший посреди селения. Было, однако, сомнительно, что этого средства защиты всегда оказывалось достаточно.

Селение называлось Безвозврат или Овраг.

Человек, не знавший Тяжелых гор, мог бы задать себе вопрос — чем, собственно, жили обитатели Безвозврата? Пастушеством они не занимались, ибо их овцам пришлось бы питаться скалами. Что же являлось источником существования этих людей? Какое ремесло?

Ответ напрашивался сам собой — у ворот в частоколе стоял часовой, и, даже если бы его внешность и оружие не говорили сами за себя, хватило бы вида невероятно зверской, чисто разбойничьей физиономии одетого в шкуры детины, который как раз выбрался из дома в самом конце селения. Человек этот (то, что это человек, можно было понять по тому, что он передвигался на двух ногах) прорычал нечто совершенно нечленораздельное, поскреб космы на голове, потянулся и издал ряд громких звуков, тоже мало похожих на человеческую речь. Ставя ноги носками внутрь, так что они едва не цеплялись друг о друга, он потащился к одной из черных дыр, зиявших в скальной стене. Постояв там немного, он вернулся, вошел в хижину, затем появился снова, неся наполненную чем-то миску. Сделав несколько шагов, он остановился, задумался (ибо лоб его собрался в морщины) и вернулся снова. Оказалось, что кроме миски требовалось еще и копье. Держа в руках то и другое, разбойник без дальнейших препятствий добрался до пещеры и исчез внутри нее.

Пещера была небольшая. В двух шагах от входа, укрывшись от ветра и дождя, дремал вооруженный арбалетом часовой, как две капли воды похожий на своего товарища, несшего корм. Ибо содержимое миски действительно было кормом, а не едой. Мерцающий свет лучины безжалостно демонстрировал обглоданные кости, плававшие в какой-то отвратительной жиже. Вошедший миновал часового и остановился перед прочной решеткой, разделявшей пещеру на две части. Он поставил миску на землю и с помощью копья протолкнул ее за решетку.

— Жри.

Чья-то оборванная фигура выглянула из темного закоулка. Коптящая лучина давала достаточно света, чтобы показать лицо молодой, исхудавшей и грязной, но, несомненно, когда-то очень красивой женщины. Взяв миску, пленница отступила на несколько шагов, села на землю и начала хлебать принесенные помои. Потом обглодала остатки мяса, разгрызла кости зубами и высосала мозг.

Разбойник смотрел на нее, опершись на свое оружие.

Женщина съела все, поставила миску возле решетки и отошла. Детина даже и не думал о том, чтобы протянуть к посудине руку, явно было видно, что пространство за решеткой кажется ему логовом опасного дикого зверя. Просунув между прутьями древко копья, он пододвинул миску к себе, после чего взял ее и ушел, бормоча что-то под нос.

Из-за решетки за ним следила пара блестящих глаз.

Часовой все еще дремал у входа. Какое-то время спустя его сменил другой. Сначала он возился с арбалетом, потом, походив туда-сюда, взял лучину и попытался разглядеть скорчившуюся в углу фигуру пленницы. Потом с помощью стрелы принялся рисовать на стене пещеры разные знаки — явно не буквы. Когда наконечник отвалился от древка, обескураженный художник уселся на место своего предшественника. Перед пещерой ничего не происходило, а если даже и так, то все равно ничего не было видно. Темная громбелардская ночь давно уже сгустилась в ущелье. Какое-то время спустя часовой задремал.

В пещере царила тишина, подчеркиваемая доносившимся снаружи тихим шумом дождя.

Женщина поднялась со своего места, помочилась в углу пещеры и застыла, улегшись возле решетки. Красный свет факела приковывал ее бдительный взгляд. Она наблюдала за часовым. Ничто, однако, не указывало на то, что движение за решеткой было им замечено. Он спал. Придя к такому выводу, женщина почти беззвучно прошептала, повернувшись к выходу:

— Вемир!

Несколько мгновений ничего не происходило. Затем вдоль неровной стены мелькнула какая-то тень. И больше ничего… может быть, лишь темнота возле головы лежащей женщины незначительно сгустилась… На мгновение в темноте сверкнули два желтых глаза, которые тотчас же погасли. Черный кот-гадб коснулся носом щеки пленницы.

— Я привел их.

— Вэрк, хорошо. Наконец-то. Я больше тут не выдержу.

Они разговаривали на грани слышимости, однако, несмотря на это, в голосе женщины явно чувствовалось облегчение, огромное облегчение.

— Когда? — спросила она.

— Уже сегодня. Они ждут сигнала.

Закрыв глаза, она прижала кулак к губам, словно боясь, что из ее груди вырвется дикий крик радости.

— Но сначала мне нужно отсюда выбраться, — после долгой паузы прошептала она. — Тот, что там сидит, выстрелит в меня, как только здесь начнет что-то происходить.

— Я принес нож.

Она протянула руку. Кот был опоясан крепким ремнем. На груди, между лапами, она нащупала кожаный мешочек, в котором был спрятан небольшой, но острый нож.

— Спрячься. И попробуй мне помочь.

— Вэрк, Кага.

Темное пятно рядом с женщиной исчезло, бесшумно растворившись во мраке.

Хель-Крегири положила нож возле одного из прутьев, после чего тихо застонала.

Часовой не пошевелился.

Женщина застонала еще раз. На этот раз разбойник поднял голову, встал и взял лучину. Та угасала, давая больше дыма, чем света. Он зажег от нее новую, после чего поднял ее и, держась на безопасном расстоянии от решетки, попытался разглядеть, что происходит по другую ее сторону.

— Дай мне поесть, — хрипло проговорила женщина. — Я больше не могу… От того, что вы мне даете, блевать охота… Дай мне чего-нибудь, слышишь?