Ольга Григорьева - Ладога

Темный мешал волху отклониться, но я… Я была свободна! Для чего мне жить, если не было больше Эрика?!

Я бросилась вперед, сунулась под смертоносное жало…

Совсем близко что-то звякнуло. Ожидаемая боль не настигла, не погрузила в пучину беспамятства… Олег! Олег отвел и эту опасность! Я открыла глаза.

Нет, не в меч Олегов ударился кинжал – зацепил грудь, скользнув по странному железному кресту, что на его шее висел… Под рубахой растеклось алое пятно. И он?! Конец… Это конец!

– Бейся! – выдохнул Олег, подхватывая нож. Изловчился и метким ударом всадил его в спину повисшего на Чужаке Темного.

Жрец расцепил опутавшие Чужака руки. Волх выпрямился, занес посох и вдруг застыл, словно окаменев… Что же он?! Ядун не станет ждать! Но Ядун тоже не двигался. Только губы его шевелились, словно напевая неслышную песню. Что случилось? Оцепенели и мои руки, наплыла волной влекущей печаль и тихая, почти неприметная радость… Что-то кончалось… Что-то начиналось… Что?

– Белая Девка!

Олег смотрел в сторону Семикрестка так, словно увидел нечто неприятно знакомое…

Белая Девка – посланница Морены, та, что приходит за умершими душами и передает их в руки поджидающей за кромкой хозяйки…

Она шла по дороге, едва касаясь ногами влажной, смешанной со снегом грязи. Почти прозрачное одеяние свободно колыхалось вокруг стройной высокой фигуры. Распущенные до пояса бесцветные волосы медленно плыли по ветру… Блеклые глаза, устремленные в пустоту, отыскивали свою добычу…

– Что же, волх, – негромко сказал Ядун. – Это конец. Она явилась за твоими ведогонами. Она заберет их, и ты, только ты будешь виновен в их смерти! Ты даже их не защитил…

И засмеялся:

– И ты хотел убить меня?!

Прозрачное лицо Белой повернулось на смех:

– Кто смеет веселиться пред жрицей Морены? Ядун смолк, а Чужак вскинул руку:

– Стой, Белая! Возьми людей, но оставь в живых ведогонов!

Девка склонилась над телом Лиса:

– Ты волх – тебе решать…

Тонкая рука медленно потекла над мертвецом:

– Живи, ведогон! Без тела живи!

Чужак побелел, согнулся, будто его кто-то ударил в живот. Посох выпал из ослабших рук. Ядун довольно осклабился, однако засмеяться уже не посмел. И ударить не посмел…

Белое лицо вновь повернулось к волху:

– Ты по-прежнему хочешь этого?

– Да!

Голос у Чужака стал сиплым, сдавленным.

Он умирал! Умирал от каждого нового шага Девки, от каждого ее движения! Умирал, теряя свою силу! И никто, никто не мог ему помочь…

– Гляди! – Олег ткнул меня в плечо.

Я проследила за его рукой. Нет, не напрасно гнулся к земле Чужак, не зря утекала его могучая, неподвластная времени сила – Лис сидел в снегу, недоуменно хлопая глазами на вывалившийся из бока кинжал. И Медведь поднимался, растерянно потирая грудь, которую совсем недавно рассек топор. И Эрик! Мой Эрик был жив! Страшная рана затягивалась на глазах!

– Прощай, волх… – Белая закачалась, потекла поземкой обратно, в сердцевину Семикрестка…

– Все кончено, волх! – будто эхом отозвался на ее тихие слова громкий выклик Ядуна.

Чужак?! Он еле стоял на ногах, качаясь, будто опившись медовухи… Да его и бить не надо было – сам падал…

– Нет, не все… – выдавил он сквозь зубы, не сводя с торжествующего Бессмертного полыхающих глаз.

– Не все! – Я вскочила, встала возле, подхватив волха под плечо.

– Не все! – Вырос рядом Олег.

– Не все! – отголоском отозвался Эрик.

– Не все! – хором выкликнули Медведь и Лис, одновременно метнувшись к нам.

– Видишь, – Чужак слабо засмеялся, – моя сила сама вернулась ко мне!

Ядун побледнел, попятился… Испугался! Он испугался!

– Я бессмертен! – пробормотал неуверенно.

– И на старуху есть поруха… – веско ответил ему Олег.

– Нет! – Ядун шатнулся в сторону от его слов, будто были они калеными стрелами и, не удержавшись, заступил на дорогу. Та чмокнула плотоядно, плотнее всасывая его ноги в разжиженную грязь.

– Нет! – Ядун дернулся, пытаясь вырваться, но дорога держала цепко и бежала быстро. Куда быстрей, чем в прошлый раз, когда меня тянула…

Жрец завертелся, замахал руками, расплескивая вокруг себя синее пламя, но грязь только чавкала, унося его к зловещей проталине.

– Триглав! – отчаянно воззвал он возле сердцевины Семикрестка.

Из-под земли поднялась темная дымная тень, будто громадной рукой накрыла жреца. В наплывшей туче что-то загрохотало, засипело злорадно…

– Я должен убить его! – Чужак выскользнул из наших рук.

Куда?! Дорога чмокнула, принимая и его. Волх обернулся. Радужные глаза окатили меня нежным светом, рука приподнялась, прощально сверкнули под слабым солнечным бликом золотые змеи браслетов. Донесся едва слышный голос:

– Вы вернули мне силу, но я не могу вернуть вас… Олег… Нож…

– Стой! – Эрик рванулся за ним.

Я повисла на муже, удерживая, зашептала слова Голбечника:

– Волху свой путь заранее известен, и даже если его смерть ждет лютая – не отступит он…

Эрик остановился, только охнул горестно, когда Чужак исчез в дымной тени, спрятавшей Ядуна…

Что-то щелкнуло. Пополз удушливый дым, заклубился над Семикрестком и растаял, обнажая ровное поле с разбегающимися в разные стороны дорогами. Будто и не было ничего… Кабы не болотники рядом да тяжелая рука мужа на плече, решила бы – примерещилось…

– Васса! – Эрик испуганно вгляделся в мое лицо и успокоился, уразумев, что произошедшее – не дурной сон. – Я уж испугался – исчезнешь…

Я и забыла, какой он красивый да сильный! И голос бархатный его забыла…

– Нам нет дороги назад… – пробормотал Медведь, прижимая руку к груди. Все не верил, что жив остался. – Значит, третье время вышло?

– Ну и ляд с ним! – зло отозвался Лис. – Здесь тоже люди живут!

И поправился:

– Почти люди! А коли еще с Чужаком схожие есть, то здесь, может, лучше даже, чем там!

Нет больше таких, как Чужак… Хотя, кто знает? Велика земля…

А Эрик? Как же Эрик? Как вой его, в Новом Городе забытые, как Князь, почет, уважение, слава? Кто он здесь? Ведогон, подобно всем прочим… Из-за меня…

Я поймала испытующий взгляд мужа. Он не понял моей тревоги, усмехнулся:

– Волх нам новое счастье подарил!

Счастье? Какое же может быть счастье без земли родной?! А может – прав он? Вместе быть – разве не в этом счастье? А что до земли – то везде она одна, везде добрая мать, коли любишь, и злая мачеха, коли ненавидишь… Будет мила мне та земля, что вернула Эрика, лишь бы любовь была…

СЛАВЕН

Ветер свистел в ушах, гнал по ногам сыпучую поземку, бил в лицо колючими брызгами, будто сердился на меня, что отважился покинуть эту странную землю… Хорошо хоть болотники меня поняли – не осудили, что бросил их одних в незнакомой стороне. Хотя, коли и винили бы, – все одно, ушел бы я… Ждала меня в Новом Городе дружина, дела великие, да и Беляна, небось, уж места себе от тоски не находила… Эрик без раздумий, без сожаления службу свою на уютный покой рядом с ладой променял, а я давно уж понял – нет мне сходу с дорог, богами указанных, и коли суждено будет помереть, то случится это не в постели, не у теплой печи, а под стрелой каленой, какая Ию унесла, иль в пути, на привале, возле молчаливых воев и суровых елей… Рюрик умом да замыслами широко раскинулся. Успеет ли свершить все – сам не знал, но хотел я в тех замыслах не последним быть… Велика земля наша славянская, просторна – негоже, чтоб попирали ее и шкодили на ней чужеземцы всякие. Пора всему свету белому про нее узнать, почет да уважение к ней поиметь… Придет время – сам Царьград гордую голову пред ней склонит, и, коли попустят боги, – не без моей помощи!