Ольга Громыко - Год Крысы. Путница

Но ради них кому-то приходится встать и у железного.

Ворот скрипнул — и пошел со щелчками считать зубцы шестеренок. Сначала набирая ход, а потом снова стопорясь, будто увязая в наматывающихся на него дорогах.

В какой-то миг Рыске показалось, что они достигла предела. Но не твердого, как скала, а будто свиная плевка на окне, в которое с размаху ударилась выращенная в избе синичка.

Ты точно этого хочешь? — словно спрашивал ее дар. — Ты согласна заплатить эту цену? Вы оба согласны?

— Давай! — страшно изменившимся голосом прорычал Альк, судорожным взмахом перерубая медвежью рогатину с окованными концами. Сдавленно, отчаянно вскрикнул Жар, почти одновременно захрипел с другой стороны Мих, и звон их мечей оборвался. Цыки не было слышно уже давно.

Рыска не открывала глаз, но сквозь зажмуренные веки все равно текли горячие жгучие слезы.

— Я не хочу, — чуть слышно прошептала она, зная, что ее желание опять ничего не значит. Решение должна принимать совесть — что станет большим на ней пятном?

И будто лопнуло что-то, побежала, раскатываясь к окоему, новая тропка — узкая, нехоженая, то тонущая в высокой траве, то выныривающая из нее на гребне холма.

Раздался вздох-стон, совсем непохожий на резкое, злое дыхание Алька во время боя, и стена за Рыскиной спиной начала исчезать, таять, оседать на землю…

— Альк! Алечка!!!

Обернуться она не успела.

Отшельник проснулся перед самым рассветом: темень, заполонившая скит, была гуще некуда — дальше только редеть. Несмотря на открытое окно, грудь спирало от духоты. Но еще хуже ее было смутное, как послевкусие от дурного сна, беспокойство. Гадать, чем оно вызвано, бесполезно: тысячи причин, из которых верной окажется самая невероятная. В прошлый раз… Впрочем, тогда дар проявился куда сильнее. А сейчас просто сообщал, как по старой дружбе: где-то что-то происходит, но ты, старик, уже выбыл из этой игры.

Последние полтора месяца отшельник спал плохо. Вычеркнуть человека из жизни несложно, выкинуть из сердца — куда труднее. Даже если уверен, что поступил правильно. А когда — такими вот бессонными, смурными ночами — начинают терзать душу ниспосланные Сашием сомнения…

Старик поворочался с боку на бок и понял, что толку не будет. Лучше встать, зажечь светильник и почитать книгу, пока глаза снова не начнут слипаться.

Посадив огонек на фитиль, отшельник повернулся к столу — и вздрогнул. На полу в центре комнаты смирно сидела крыса (с собаку, как почудилось в первый миг, однако на поверку большая часть чудища оказалась отбрасываемой им тенью). Под взглядом человека тварь только подняла короткую острую мордочку: Ну наконец-то ты проснулся!

Старик покосился на корзину с увесистыми кусками болотного угля, но передумал.

— Пшла вон, — цыкнул он. — Ваше время еще не пришло. Крыса не возражала. Но и не уходила. Видно, ей тоже не спалось.

— На совке тебя, что ли, из дома выбрасывать?

Крыса прошуршала к двери и взобралась на порог, носом к щели, будто кошка, просящаяся во двор.

— Дожил… — Отшельник, покряхтывая, натянул башмаки, подцепил пальцем крючок светильника. Вовсе не ради обнаглевшей твари — старику тоже захотелось глотнуть свежего воздуха. — Давай выходи, мерзавка!

Та дождалась, когда дверь распахнется пошире, и неуклюже спрыгнула с порога. Дальше крыльца не пошла, остановилась на краю, как и человек. Двигалась крыса с трудом, приволакивая задние лапы, и отшельнику подумалось, что, наверное, тварь тоже стара. Это почему-то примирило его с ее присутствием.

— Ты уже не дождешься, — почти сочувственно сказал он.

Крыса не спорила. Так одряхлевшие враги сидят рядом на завалинке: по-прежнему непримиримые, но понимающие друг друга лучше кого-либо в этом мире.

— Чего тебе надо-то?

Хаскиль никогда не разговаривал со своими свечами. Так проще. Вещь и вещь, вроде меча. От разговора недалеко до приязни, а там и до жалости, которую путник не может себе позволить. Но эта крыса все равно ему не ответит, как не отвечают лики богов с двуикония. Зато по ней хотя бы видно, что слышит.

Крыса отвернулась, по голосу поняв, что человек ей не угрожает. С трудом привстала, повела носом. С севера тянуло цветущей полынью и озерной водой; до Плотинного было не меньше десяти вешек, уместнее бы сказать речной, но и старик, и крыса точно знали: нет, так может пахнуть только простор с выполосканными ветром волнами.

Старик вспомнил последнюю поездку на озеро для осмотра плотины по тсарскому приказу. Во времена Савринтарского тсарства ее подновляли каждые пять — десять лет, но после первой же войны забросили. Так враждующие соседи косятся на разделяющий их забор: чего это я один его чинить должен, раз оба пользуются? Вот если на мои грядки крениться начнет… Плотина, впрочем, была сложена на совесть и вполне могла простоять еще столько же, хоть сверху и облупилась до неприглядности. Тысяча к одному, так тогда тсарю и отписали. А раз не горит — лучше пустить деньги на что-нибудь более полезное. Например, еще одну башню сложить или бал во дворце устроить.

Сто раз с тех пор собирался съездить — просто так, для удовольствия, погулять по берегу, а то и по самому озеру, наняв рыбацкую лодку, — да так и не собрался. Уже и не соберется, наверное. Рыбалку в их семье любили только двое. И одного вначале пришлось слишком долго ждать, а потом — от этого отучаться.

Тишина стояла такая, что старик слышал, как всклокоченные бока крысы тяжело, рывками, качают воздух. Что она видела там, в темноте, то вздрагивая, то хрипло попискивая? Будто не сидела, собравшись в комок, на рассохшемся крыльце, а мчалась, здоровая и сильная, по скользким камням сквозь облако брызг. Шерсть промокла и слиплась, лапы разъезжались, но крыса была слишком молода и самоуверенна, чтобы беречь себя невесть для чего — в то время как можно схватить удачу за длинный чешуйчатый хвост здесь и сейчас. Разведать новые угодья. Сцепиться с чужаком — и одолеть его. Найти выброшенную волнами рыбу: всю — мне! Да просто насладиться бегом и игрой с опасностью, чем не награда за риск?

Выступ оказался просто камешком, свободно лежащим у края плотины. Крыса повисла на передних лапах, отчаянно закрутила хвостом, пытаясь удержаться и подтянуться. Левая лапа сорвалась, крысу мотнуло вправо, к ободранному водой корню, от которого удалось оттолкнуться и запрыгнуть обратно. Не успев толком испугаться, она побежала дальше, почти сразу выкинув из головы эту досадную оплошность.

А камешек полетел вниз.

Возле скита ничего не изменилось. Все так же, тяжелым черным покрывалом, лежало на земле небо с прорехами звезд. Ветер стих, и полынный запах почти вытеснил озерный.