Роберт Сильверберг - Хроника Маджипуры. Валентайн Понтифик

— Окружить Пиурифаину, ты сказал, или захватить ее? — спросил лорд Валентайн.

— Первоначально окружить, милорд.

— Первоначально.

-— Как только мы установим контроль за границами, наш план — войти в провинцию, чтобы найти мятежника Фараатаа и его сторонников.

— А-а… Схватить Фараатаа и его сторонников! И что с ними сделают, если их схватят, в чем я очень сомневаюсь, исходя из своего опыта скитаний по джунглям?

— Их заключат в тюрьму.

— И это все? Главарей шайки не казнят?

— Милорд, мы не дикари.

— Конечно, конечно. И целью этого вторжения будет только одно — взять Фараатаа?

— Ничего, кроме этого, милорд.

— Без попытки сбросить Данипиуру? Без кампании общего истребления метаморфов?

— Эти идеи никогда не предлагались.

— Я понимаю.

Его голос стал почти насмешливым. Хиссун никогда не слышал, чтобы он говорил в подобном тоне.

— Какие еще планы предлагает Совет?

— Армия усмирения без кровопролития, если его можно избежать, занимает Пилиплок и берет контроль над всеми другими городами и провинциями, которые могут отделиться от правительства. Кроме того, нейтрализует различные частные военные силы, созданные лже-Коронованными, наводнившими многие районы, и, если возможно, попытаться повернуть эти войска на службу правительству. И в завершении — военная оккупация всех провинций, которые откажутся принять участие во вновь учрежденной программе разделения продовольственных запасов с пораженными зонами.

— Вполне всеобъемлющий план,— сказал лорд Валентайн тем же странным, равнодушным тоном.— И кто будет руководить всеми этими армиями?

— Совет предложил разделить командование между милордом Дивисом, милордом Тунигорном и мной,— ответил Хиссун.

— А я?

— Вы, милорд, конечно, будете Верховным командующим над всеми этими силами.

—– Конечно. Конечно.

Взгляд лорда Валентайна стад неподвижным, и наступило долгое молчание. Он, казалось, обдумывал все, что сказал Хиссун. Хиссун внимательно наблюдал за ним. Было что-то глубоко тревожащее в той суровой сдержанной манере, в которой Коронованный задавал ему вопросы: казалось ясным, что лорд Валентайн знал так же хорошо, как и сам Хиссун, к чему клонится беседа, и Хиссун вдруг понял, что боится той минуты, когда речь пойдет о главном. Но эта минута, подумал Хиссун, была уже близка. Глаза лорда Валентайна необычно заблестели, когда его внимание снова обратилось к Хиссуну и он сказал:

— Было ли что-нибудь еще предложено Советом Регентства, принц Хиссун?

— Еще одно, милорд

— Что же?

— Чтобы командующим армии, которая займет Пилиплок и другие восставшие города, должен быть тот, кто носит титул Коронованного.

— Коронованный, как мне только что сказали, будет Верховным командующим?

— Нет, милорд. Понтифик должен быть Верховным командующим.

Молчание, которое за этим последовало, казалось, длилось тысячу лет. Лорд Валентайн стоял почти неподвижно. Его можно было принять за статую, если бы не слабое мигание его век и редкое подергивание мышцы щеки. Хиссун напряженно ждал, не смея заговорить. Теперь, когда он это сделал, он удивлялся собственной смелости: предъявить такой ультиматум Коронованному. Но все было исполнено. И этого нельзя было вернуть назад. Если лорд Валентайн в своем гневе лишит его звания и отправит назад попрошайничать на улицах Лабиринта, пусть будет так. Все было исполнено, и сказанное нельзя было вернуть назад

Коронованный засмеялся.

Это был смех, родившийся в нем, словно гейзер, прорвавшийся из его груди, продолжительный, ревущий, рокочущий хохот, свойственный только таким гигантам, как Лизамона Халтин или Залзан Кавол, но никак нельзя было ожидать такой силы звука от мягкого лорда Валентайна. Он продолжался и продолжался так долго, что Хиссун начал бояться, что Коронованный сошел с ума. Но как раз в этот миг он прекратился, резко и внезапно, и ничего не осталось от странного веселья лорда Валентайна, кроме необычной сияющей улыбки.

— Ловко! — закричал он.— О, ловко, Хиссун, ловко!

— Милорд?

— И скажи мне, кто станет Коронованным?

— Милорд, вы должны понимать, что это только предложение ради большей эффективности управления в такое кризисное время.

— Да, конечно. И кто, я спрашиваю вас снова, выдвигается во имя большей эффективности?

— Милорд, выбор преемника всегда остается за бывшим Коронованным.

— Это так. Но кандидаты… разве их не предлагают старшие советники и принцы? Элидат был предполагаемым наследником… Но Элидат, как вам известно, мертв. Итак… Кто же им будет, Хиссун?

— Обсуждались несколько имен,— тихо сказал Хиссун.

Теперь он мог прямо смотреть на лорда Валентайна.

— Если вам это неприятно, милорд…

— Несколько имен, так? Чьи же?

— Милорд Стазилен, например. Но он сразу заявил, что не желает быть Коронованным. Еще — милорд Дивис.

— Дивис никогда не должен быть Коронованным,— резко сказал лорд Валентайн, посмотрев на Леди.— В нем недостатки моего брата Вориакса и ни одного из его достоинств. Кроме мужества, я полагаю, и определенной твердости, чего недостаточно.

— Было еще одно имя, милорд.

— Ваше, Хиссун?

— Да, милорд,— сказал Хиссун. Он произнес эти слова срывающимся шепотом.— Мое.

Лорд Валентайн улыбнулся.

— И стали бы служить?

— Если меня попросят, да. Да.

Глаза Коронованного напряженно всматривались в глаза Хиссуна, который, не моргнув, выдержал это пронизывающее испытание.

— Ну, тогда нет проблем, а? Моя мама хочет, чтобы я взошел на трон. Совет Регентства хочет, чтобы я взошел на трон. И старый Тиверас наверняка хочет, чтобы я взошел на трон.

— Валентайн…— сказала Леди, нахмурившись.

— Нет, все хорошо, мама. Я понимаю, что должно быть сделано. Я не могу больше колебаться, не так ли? Следовательно, я примиряюсь со своей участью. Мы отправим приказание Хорнкасту, что Тиверасу позволено, наконец, пересечь Мост Прощаний. Ты, мама, наконец, можешь сложить свою ношу, что, я знаю, тебе хочется, и перейти к спокойной жизни бывшей Леди. Вы, Элзинома, ваша задача только начинается. И твоя, Хиссун. Видишь, дело сделано. Так, как я это и представлял, только, возможно, раньше, чем я ожидал.

Хиссун, наблюдавший за Коронованным, с удивлением и растерянностью увидел, как переменилось выражение его лица. Суровость, не свойственная ему жестокость рассеялись, и в глазах Валентайна появились спокойствие, теплота и мягкость, присущие ему всегда, а жуткая, неподвижная улыбка, похожая на улыбку сумасшедшего, уступила место прежней улыбке Валентайна — доброй, нежной, ласковой.