Якудза из другого мира. Трилогия (СИ) - Калинин Алексей

Я прикасался к Шакко, распутывая веревки и вдыхал запах её волос. Вдыхал аромат сирени и крыжовника.

То и дело перед моим лицом оказывались чудесные глаза. Чудесные зеленые глаза, в которых иногда пролетал радужный всплеск. Как будто радуга блуждала внутри тела Шакко и иногда выскакивала показаться наружу. Посмотреть, что и как там происходит.

Из головы вылетели все мысли, которые недавно роились, жужжали и копошились мелкими жучками. Я в чем‑то подозревал Шакко? Да какой же болван я был – как можно подозревать эти наивные глаза? В чем можно подозревать эти розовые ушки? Как же можно смотреть на это милое личико и думать о чем‑то дурном?

Нет, это всё сделали люди Ицуми. Они уже получили своё, но это всё сделали они. Они убили якудз из Казено‑тсубаса‑кай, они подговорили господина Абэ подослать ко мне наемников, они чуть не убили госпожу Икэда. Это всё сделали они. И теперь они трупы внизу, а я…

– Как ты себя чувствуешь?

Вот если и можно было сказать что‑нибудь глупее, то я вряд ли смог найти эти слова. Как себя может чувствовать девушка, которую похитили? Наверное, она трясется от страха, у неё шок и она хочет на ручки.

– Не знаю. Я пока не знаю… – растерянно проговорила Шакко. – Они ничего со мной не делали, только заставили позвонить и сказать, что я на складе.

Я снова дернул за веревку и невольно прислонился так, что моё плечо коснулось груди Шакко. Девушка прерывисто вздохнула. Я оглянулся – нет ли кого позади? Неужели она так среагировала на моё прикосновение?

И снова запах волос ударил в нос, а маленькая радуга выглянула наружу из волшебных глаз.

– А где сам господин Ицуми? Он разве не со своей кодлой?

– Нет, – ответила Шакко. – Я слышала, что эти трое хотели изловить тебя и преподнести ему сюрприз. Вроде как сделать приятное, а меня… Меня хотели отдать на сладкое…

При последних словах её грудь взволнованно приподнялась, натянув ткань блузки. Я невольно сглотнул.

– Выходит, что тут они находились вовсе не по приказу Ицуми? – замер я, наслаждаясь запахом волос.

Шакко была так близко, я мог коснуться любой части её тела. И это очень… очень сильно возбуждало!

Но нужно было её освободить. Нужно было… Я снова нечаянно коснулся плечом кончика её груди. Шакко вздрогнула и её дыхание стало прерывистым. Она даже чуть подалась вперед, словно хотела снова ощутить прикосновение моего тела.

Нет, надо подумать о том, что сюда могут войти, могут увидеть кровь, растерзанные тела на бетоне. Люди обязательно поднимут тревогу, и обнаружат нас.

И в то же время полученный во время боя адреналин кружил голову. Он мешал ясно думать и переводил мысли с нужного направления в ненужное. Я понимал, что сейчас нам необходимо освободиться и гнать отсюда так, как будто жопы намазали скипидаром. Но это я понимал каким‑то отдаленным, неупоротым участком мозга.

А по факту мне хотелось, чтобы веревка никогда не заканчивалась, чтобы я развязывал и развязывал её, касаясь Шакко. Трогая Шакко… Вдыхая запах её волос… Слушая её прерывистое дыхание…

И она дышала так, как будто только что сдала на значок ГТО. Её грудь вздымалась, обтянутые чулками ноги чуть раздвинулись под тканью юбки, словно приглашали опустить туда руку… почувствовать, как ТАМ жарко.

– Сейчас нам нужно убираться отсюда… – прохрипел я.

И что это за хрип в пересохшем горле? И какого хрена вообще горло пересохло?

– Да‑да, нам нужно уходить. Нам не нужно тут оставаться, – прошептали её губы, которые находились в нескольких сантиметрах от моих.

И почему они так близко оказались? Я же развязывал веревку, я же…

– Это будет чистым безумием, остаться здесь… Могут прийти люди и увидеть…

– Ночью тут никто не ходит, это сказали люди господина Ицуми, – прошептала Шакко.

Мне оставалось несколько витков. Всего несколько витков веревки и она будет на свободе. Шакко уже не будет в беде. Не будут в беде маленькие радуги в глазах, не будет в беде вздымающаяся грудь, не будет…

Её освобожденные руки обняли меня, а земляничные губы мягко коснулись моих губ. Всего одно прикосновение и я забыл, что внизу что‑то сейчас произошло. Что мы вообще находимся на Земле.

Я чувствовал, что мы оторвались от пола и летим куда‑то в бешеной карусели. И я ответил на поцелуй…

– О‑о‑о, Изаму‑кун, от твоих прикосновений я просто млею, – простонала мне в губы Шакко.

– Я… Нам… Мы…

Я пытался что‑то сказать, но мягкие губы снова накрыли мои. Легкий шаловливый язычок проскользнул и соприкоснулся с моим. Мне показалось на миг, что меня ударило током. И этот разряд начисто вышиб все тревожные мысли из головы.

Ушла прочь деловая обстановка офисного терминала контейнеровозов. Вместо принтеров расцвели кусты жасмина, вместо мониторов возникли огромные цветы лотоса. А вместо потертого дивана появилась кровать, прикрытая легчайшим батистовым балдахином.

Я всё это видел краем глаза, пока наши языки соединились в ласковой борьбе, где главным призом было доставление наибольшего удовольствия другому. Последний виток веревки упал на пол. Шакко поднялась и мы замерли, стоя друг напротив друга.

Мои объятия сжимали упругое тело. Ладонь сама скользнула по спине, заставив Шакко чуть прогнуться от удовольствия. Полная грудь уперлась в моё тело, обжигая места соприкосновения.

– Это безумие, – проворковала Шакко.

– Это чистой воды безумие, – согласился я.

И в это же время подхватил её легкое тело на руки и, сделав несколько шагов, опустил на кровать. Да, отдаленным участком мозга понимал, что это всего лишь задрипанный диван, на котором терлись жопы водителей контейнеровозов в ожидании документов, но глазами я видел шикарную кровать, на которой были два молодых тела.

– Может, не надо? – с придыханием спросила Шакко, словно невзначай коснувшись моей вздыбленной плоти, которая едва не прорывала ширинку.

– Конечно же не надо, – согласился я и расстегнул пару пуговок на блузке.

Моему взору открылось новое поле соблазна. Простой бюстгальтер бежевого цвета закрывал путь взгляду дальше, но эту временную преграду я устранил несколькими ласковыми движениями. На пол упала блузка, на неё слетел и бюстгалтер. Две соблазнительных груди с торчащими сосками закачались перед глазами. Я тут же зарылся в них лицом.

Зарылся и ощутил себя на небесах от блаженства. Теплые женские руки ласкали мои плечи, стягивали свитер. Я помогал как мог, стараясь не отрываться от грудей. Увы, всё‑таки пришлось чуть‑чуть оторваться, чтобы избавиться от одежды.

Моя рука уже вовсю ласкала Шакко там, где соединялись ноги. Мокрые трусики были результатом этих стараний. Стоны были результатом поцелуев груди.

Остатки одежд слетели так быстро, что я даже не успел подумать – что это за раздевающее оммёдо такое?

Мы лежали на кровати, вокруг порхали бабочки, пахло сиренью и крыжовником…

Я сдвигал и раздвигал груди, ласкал соски. Вообще в этот момент я напоминал себе музыканта, который настраивал музыкальный инструмент, чтобы сыграть на нем лучшее творение в своей жизни. Я слушал стоны, срывающиеся с губ Шакко и чуть усиливал или же ослаблял нажатие.

Симфония страсти вскоре должна была начаться. Я почувствовал, как нежные девичьи пальцы коснулись главного инструмента и сжались на жестком грифе.

– О‑о‑о… Какой же он большой, – простонала Шакко, двигая рукой вверх и вниз, заводя меня до безумия.

– Он полностью будет твоим, – сказал я.

– И это безумие…

– Да…

– О‑о‑о, да‑а‑а…

Мои пальцы скользнули по упругому девичьему животу, как по корпусу гитары, прикоснулись к самому сокровенному. Шакко тут же выгнулась в спине, стараясь податься назад. Стараясь уйти от неумолимых пальцев.

– Нет… не надо… я вся горю‑у‑у…

– Да, я чувствую это. Очень горячо, прямо‑таки обжигающе…

Пальцы коснулись трепещущей плоти. Инструмент под названием Шакко завибрировал с новой силой. Мои пальцы ласкали и теребили скользкие от влаги складки. Музыкальный инструмент под названием Шакко была явно настроена и готова принять меня.