Джеймс Кейбелл - Сказание о Мануэле. Том 1

Дон Мануэль в ответ на ревнивые расспросы признавался, что, по его мнению, Алианора не так красива и умна, как Ниафер, и что это едва ли можно исправить. Во всяком случае, принцесса была миловидной рассудительной девушкой, с чем дон Мануэль легко соглашался, а магия Апсар, в которой она его наставляла, по его словам, была очень любопытна, если интересоваться подобного рода вещами.

Принцесса в ответ скромно допускала, что, конечно, ее магия несравнима с его магией, поскольку ее магия властна лишь над телами людей и зверей, тогда как магия дона Мануэля так замечательно управляет сердцами и умами королей. Все же Алианора могла насылать болезни на хлеба и скот, вызывать бури и поражать врага почти любым физическим средством по собственному выбору. Она, разумеется, еще не могла убивать наповал, но и без этого ее безобидные проказы являлись для юной девушки несомненными достижениями. «Как бы то ни было, — говорила она в заключение, — жестоко смеяться над лучшим из того, что она делает».

— Но полно, моя милая, — говорит Мануэль. — Я шучу. В действительности твоя деятельность многообещающа. Нужно лишь совершенствоваться. Говорят, во всех искусствах самое главное практика.

— Да, и с твоей помощью.

— Нет, у меня для занятий есть более серьезные предметы, чем черная магия, — говорит Мануэль, — я обязан снять с себя гейс, прежде чем начать приносить беды другим.

Затем дон Мануэль извлек из мешка оба изваяния и, с досадой осмотрев их, принялся месить глину и лепить очередную фигуру. Эта статуя также напоминала молодого человека, но у него были изящные черты и влюбленный взгляд Алианоры.

Мануэль признался, что, безусловно, доволен, но, даже при этом, не совсем узнал в ней фигуру, которую мечтал создать, и из этого, по его словам, он заключил, что любовь для него не самое главное.

Алианоре изваяние вообще не понравилось.

— Сделать мою статую, — заметила она, — было бы весьма милым комплиментом. Но когда ты начинаешь вольно обращаться с моими чертами лица, словно они тебя не удовлетворяют, и смешивать их с собственными, пока не получается некий молодой человек, похожий на нас обоих, это не комплимент. Наоборот, это с твоей стороны форменный эгоизм.

— Вероятно, если вдуматься, я — эгоист. Но в любом случае я — Мануэль.

— Дорогой, — сказала она, — вовсе не подобает человеку, который помолвлен с принцессой и вскоре станет повелителем Прованса и королем Арля, как только я избавляюсь от отца, вечно копаться в жидкой грязи.

— Я это отлично знаю, — ответил Мануэль, — но тем не менее на меня наложен гейс — исполнить волю покойной матери и создать самую восхитительную и значительную фигуру на свете. Хотя повторяю тебе, Алианора, твой замысел отравить отца, как только мы поженимся, по ряду причин кажется мне неблагоразумным. Я не спешу стать королем Альским, а по сути, вообще не уверен, хочу ли я быть королем, поскольку мой гейс важнее.

— Милый мой, я очень тебя люблю, но моя любовь не закрывает мне глаза на одно обстоятельство: неважно, какие у тебя таланты в колдовстве, в бытовых вопросах ты являешься безнадежно непрактичным человеком. Предоставь это дело мне, и я все устрою со всем уважением к приличиям.

— Ох, а разве следует сохранять приличия даже в таких вопросах, как отцеубийство?

— А как же! Отцу больше подойдет, если он умрет от несварения желудка. Люди будут подозревать беднягу во всех прегрешениях, если станет известно, что его собственная дочь не могла с ним поладить. Во всяком случае, мой милый, я решила, что, поскольку, к большому счастью, у отца нет сыновей, ты станешь королем Арльским до конца наступившего года.

— Нет, ведь я — Мануэль, а для меня больше значит быть Мануэлем, чем королем Арльским, графом Провансским, сенешалем Экса, Бриньоля, Грасса, Массилии, Драгиньяна, и прочее, и прочее.

— Ах, таким пренебрежением к своим истинным интересам ты разбиваешь мне сердце! А все из — за трех отвратительных изваяний, которые ты ставишь выше, чем древний трон Босона и Ротбольда, и гораздо выше меня!

— Ну, я же этого не сказал.

— Да, и к тому же ты только и думаешь об этой своей умершей служанке — язычнице, а не обо мне — принцессе и наследнице королевства.

Мануэль, прежде чем заговорить, довольно долго смотрел на Алианору.

— Моя милая, ты, как я тебе уже говорил, необычайно миловидная и рассудительная девушка. И да, ты, конечно же, принцесса, хотя ты уже больше не Недоступная Принцесса, что, несомненно, имеет значение… Но самое главное в том, что не может быть второй Ниафер, и было бы нелепо делать вид, что это не так.

Принцесса же сказала:

— Потрясающе! Ты владеешь странным колдовством, не известным Апсарам. После чудес, которые ты сотворил с Гельмасом и Фердинандом, твое искусство неоспоримо. У меня тоже в этом деле немного набита рука, и несправедливо с твоей стороны обращаться со мной так, будто я грязь у тебя под ногами. И я это выношу! Я не понимаю, я удивляюсь самой себе, и мое единственное утешение в том, что твоя расчудесная Ниафер мертва и с ней покончено.

Мануэль вздохнул.

— Да, Ниафер мертва, и эти изваяния тоже мертвы, это постоянно меня тревожит. Полагаю, с Ниафер ничего поделать нельзя, но если бы мне удалось оживить эти фигуры, думаю, гейс, наложенный на меня, был бы выполнен.

— Это чистое святотатство, Мануэль. Сам Небесный Отец не сделал бы больше того, что он сделал со своими куклами в Эдеме.

Дон Мануэль прищурил свои ясные голубые глаза, словно о чем — то размышляя.

— Однако, — сказал он серьезно, — если я — дитя Бога, по — моему, вполне естественно, что я должен унаследовать вкусы и привычки своего отца. Нет, желание создать одушевленную, живую фигуру, в чем — то более восхитительную и значительную, чем простой человек, — не святотатство. По — моему, так. Как бы то ни было, как бы это ни называлось, такова моя потребность, а я должен следовать своим помыслам и своему желанию.

— А если б это желание было выполнено, — загадочно спросила Алианора, — смог бы ты перейти к образу жизни, подобающему знатному кудеснику и королю?

— Конечно да, ибо у короля нет господина, и он волен повсюду путешествовать, чтобы увидеть пределы этого мира и их оценить. Конечно, да. Во всяком случае, в мире, где нет ничего определенного.

— Если б я хоть вот настолечко поверила этому, я попыталась бы достать Шамир и тебя испытать.

— А что такое этот чертов Шамир?

— Оговорка, — с улыбкой ответила Алианора. — Нет, я не хочу иметь ничего общего с твоими дурацкими фигурами из грязи, и больше я тебе ничего не скажу.