Инесса Ципоркина - Власть над водами пресными и солеными. Книга 1

Заодно и дом приобрел пагодообразное благородство и таинственность. Китайский колорит меня удивил, но и освежил. Я поняла: не все еще потеряно. Я могу повлиять на этот мир. Хоть он и чужой мне. Совсем чужой. И я в нем уязвима как нигде и никогда.

Прежде чем я воззвала непосредственно к китайским богам, тетка оглядела меня и процедила: "Ну наконец-то!" — странно знакомым и оттого еще более неприятным голосом. Но я уже устала удивляться странностям этого вечера. В чужих мирах первой отрубается способность удивляться. Надо только привыкнуть к мысли, что самое удивительное здесь — ты.

Мысленно приказав себе не паниковать, я вошла.

И буквально с порога шагнула в пиршественный зал.

Общее ощущение крепко бюрократизированной роскоши ударило по мозгам. Много света, много мозаичных панно, много дорогих тканей и много изысканных яств. Выделить что-нибудь одно и рассмотреть как следует — никакой возможности. Тем более, что для меня нашлись дела и поважнее.

Навстречу мне шел опасный сумасшедший. Человек, в глазах которого плескалась лава застарелого безумия. Глядя в эти раскаленные дыры на заурядном человеческом лице, я сказала себе: вот она, смерть. Медленная, мучительная, беспричинная. Этот псих не остановится, пока не вымотает мне всю душу, а что останется, бросит… Ну куда-нибудь бросит. Собакам. В темницу. В безымянную могилу. В замковый ров. Все равно. Тому, что останется, будет уже все равно.

И тут существо с глазами, как жерла вулкана, вдруг… улыбнулось. Счастливой детской улыбкой. И раскрыло объятья. И заявило: наконец-то. Наконец-то ты здесь, мой дорогой названый братец.

Это я. Братец. Дорогой. Названый. Ага. Угу. Ясно. Наша с Дубиной магическая мимикрия приносила плоды. Меня это чудовище приняло за долгожданного названного братца. А Дубину за кого? За его любимую жену?

Пока я лихорадочно соображала, как мне выпутаться из смертельно опасной — и заодно смертельно дурацкой — ситуации, жуткий тип меня со всеми перезнакомил. Естественно, кругом ходили всё послы да принцы. Небось, это Каменная Морда спешно перенесла место действия из совково-криминальной обстановки в придворно-криминальную.

Я, мельком глянув в черное ночное окно, сообразила: выгляжу как парень лет двадцати с небольшим, глуповатый, доверчивый, благодушно настроенный и обреченный. Мне не дожить до утра. Хорошо, что это я, а не реальный обладатель мальчишеского облика — дурачок и жертва по жизни. Ведь это его собирались спасать мы и девица из лесопарка. Теперь у него будет возможность слинять незамеченным. И искать его не будут, пока в пределах видимости есть я. Слава мне!

Выбросив из головы раздражающие картины воссоединения влюбленных в заснеженном овраге с последующим удачным бегством из-под крыла психованного повелителя местной преисподней, я принялась отрабатывать план Б. Никого не требовалось отбивать мечами и кинжалами, нужно было тянуть время. Стать живым прикрытием для наших заек-побегаек.

И я сделала все, что от живого прикрытия требуется. Ну, и Дубина тоже постарался. Его, как выяснилось, приняли за моего шифу* (В китайской традиции — наставник и духовный отец. Прим. авт.). И мы с моим мнимым шифу знатно повеселились.

Я демонстрировала весь набор моделей поведения, типичных для молодого, стеснительного, но избалованного отпрыска знатного рода. Соблюдала церемониалы. Принимала ухаживания дам. Вела дозволенные речи. Смотрела на своего будущего палача глазами молодой лабораторной собаки, которая ничегошеньки не понимает, сколько ни толкуй про животное предчувствие.

А уж как мой названный братец на меня смотрел — это отдельное хокку! Вернее, юэфу* (Жанр традиционной китайской лирической поэзии, возникший в эпоху Хань (206–220) — прим. авт.). Он был так доволен тем, что все сходится один к одному! Что он, добряк этакий, подарит мне перед смертью возможность оттянуться и оторваться! Что убьет он меня не больно, каких бы лишений ему это ни стоило!

Геркулес мой извелся от желания надрать нашему высокородному киллеру его породистые уши. И наконец, надумал ужасное. Духовный отец называется. Наставник знатной молодежи. До утра потерпеть не мог!

Ведь это именно Дубина, мой косноязычный скуднолексиконный мал-малаговорящий друг, помавая руками, затянул речугу о чуде Поднебесной — о Саде яшмовых баб…очек. Бабочек. Но яшмовых. А что, есть такое чудо? Все-таки воображение Каменной Морды неистощимо.

Венценосный безумец сиял. Мало того, что он всю ночь промурыжил приговоренного на великосветской тусовке, он его — то есть меня — еще и одарит неземным наслаждением лицезрения этих самых бабочек. Вот прямо сейчас и одарит. Мы уже на пути в Сад. И никого с собой не возьмем, так и отправимся — налегке.

Самоуверенные люди эти китайские деспоты! Я бы хоть какого-никакого телохранителя, а прихватила. Не самому же в родственной крови пальчики холеные марать.

Да и Геркулес опять же. Каким бы сушеным хреном — из-за волшебных наваждений — он ни выглядел, а вдруг у него ушу* (Общее название для всех боевых искусств, существующих в Китае — прим. авт.) из ушей лезет? При таком шифу попробуй убей какого-нибудь… братца названного, малахольного. "Он как крикнет, меч как жикнет — голова летит долой. С ней подмышку он вприпрыжку возвращается домой". Сцена из поэмы «Бармаглот» в Саду яшмовых бабочек.

Кстати, Сад оказался… ничего себе.

Я уж было представила ужасающую череду изделий из поделочного камня — и всё бабочки, кузнечики, шмели всякие. Ужас полосатый в полтора человеческих роста. Глюк Медной горы. Моровое поветрие художественных салонов. Нет уж, с возмущением ответила Каменная Морда в моем сознании. Такую безвкусицу мы с гневом отметаем. До сих пор все было шинуаз шинуазом, без всяких там каменных цветов. И не ждите, что я проколюсь. Лучше занимайтесь своим делом.

Словом, бабочки были живые. Всех оттенков яшмы. Очень изысканный подбор цветов. Ни одной настолько тропической, чтоб резала глаз кислотностью раскраски. С яшмовым великолепием дивно сочетались и цветы, и травка, и деревца — всё этак гармонично, трудоемко, энергозатратно, утонченно. Прям даже неловко пачкать кровью тщательно подогнанных друг к другу флору и фауну.

Но, как говорила О'Рен Иши* (Героиня фильма "Убить Билла" — прим. авт.): "Зачем медлить со смертью в таком красивом саду?" Усладив взор свой "яшмовым устремлением", мы с Дубиной нехорошо переглянулись. Разомлевший тиран глянул в нашу сторону — и аж застыл в облаке бабочек.

Потому что увидел нас во всей красе. Жилистую седую тетку со сломанным носом, татуированным лицом и восемью косами. Рыжую скалу в кривых рубцах, с кроткими голубыми глазами и с граблями до колен. А вы тут беспомощного мальчишку с беспомощным же старцем не видели?