Томас Сван - Зеленый Феникс

(«И бросила в лесу десять мальчиков. Почему ты говорила мне, что мужчины – все мужчины – зло и что Эней должен умереть?»)

– Теперь иди, Меллония. Мы останемся у края поляны. Когда ты проснешься, тебе уже не надо будет расспрашивать о тайне. Твоя мать была моей самой близкой подругой. Твою Дочь я буду считать своей внучкой. («А моего сына?»)

– Нам нужны храбрые женщины, чтобы защищать наш лес от варваров вроде Энея.

– Может, – сказала Меллония, – его корабли уплывут отсюда.

– Может быть. Но обрати свои мысли к Богу. О демонах подумаю я.

На шее у Волумны висел на цепочке флакон из полированного янтаря. Она вынула пробку:

– Выпей это, Меллония.

Жидкость была темной и сладкой, как виноградный сок с медом, но в ней чувствовалась острота дурманящего макового настоя. Три дриады наблюдали за тем, как Меллония пересекла поляну и подошла к Дереву. Ей хотелось крикнуть: «Подождите», но она не успела. Дриады повернулись и исчезли среди деревьев. Еще открывая деревянную дверь, укрепленную на старинных кожаных петлях, Меллония почувствовала, как сонливость растекается по ее телу, напоминая забытье, в которое впадает замерзающий в снегу. Она опустилась на мягкие, сухие листья и стала смотреть на тонкий ободок света вокруг двери. Что находилось рядом с ней, в Дереве, разглядеть было невозможно. Почувствовав жжение в глазах, она закрыла их, и у нее остались лишь одни ощущения – теплые листья, приятный запах коры, шуршащая где-то рядом мышь-полевка, устроившая здесь теплое гнездышко, и, наконец, Божественный дух. От него исходило тепло, как от очага. Она поняла, почему ее подруги говорили, что он убаюкивал их своим теплом. Казалось, он обнял ее, и впервые она увидела его лицо. Румин. Отец. Бог. В прошлом это были для нее пустые слова. Дриады никогда не рисовали и не вырезали скульптурных портретов, но теперь она хорошо представляла себе его лицо и тело и не была удивлена, что он походил на Энея, сына богини, самого божественного из людей.

«Что со мной, я сплю или бодрствую? Во сне не бывает таких чудесных видений… Я сплю и жду прихода Бога.

Но мне страшно. Где-то вдали слышен треск сухих листьев, звук нарастает, усиливается. Дерево содрогается. Крики, удары. Бог и Сильван спорят из-за меня».

(«У Сильвана рога, но гораздо более страшные, чем у фавнов…»)

Она была в комнате не одна. Кто-то пришел к ней из темного подземелья. Она чувствовала жар его тела, слышала его дыхание, а затем ее видение обрело материальную форму, и она отчетливо увидела его в темноте. Это был Бог, это был Эней. Счастье расцвело в ее груди. «Бог победил. Я рожу сына, я рожу сына…» Она позвала его сквозь сон: «Румин, дай мне сына похожего на тебя, на Энея. Я выращу его, и он станет повелителем леса!» Бог встал на колени и она ощутила его тепло, тело жаждало его рук, но он даже не коснулся ее. Казалось, холод стал разделять их. «Этого недостаточно. Он посетил меня, но не вдохнул в мое чрево новую жизнь. Он счел, что я недостойна его любви. Я не рожу ребенка – ни мальчика, ни девочку. И это самое страшное. Страшно не тогда, когда на тебя покушается Сильван, а когда тебя отвергает Бог».

– Пожалуйста, пожалуйста, – закричала она, – чем я прогневала тебя?

От собственного крика Меллония проснулась.

Она лежала на теплых листьях, продолжая ждать, но от того холода, который возник в ней, мог защитить лишь один огонь.

Кто-то медленно приближался к ней со стороны двери, обведенной ободком света. Она не могла различить силуэт и даже не слышала его дыхания, пока он не оказался рядом с ней. Румин или Сильван?

– Кто ты? – И вновь, с неожиданным гневом: – Кто ты? Ты отверг меня?

Тишина окутала ее, будто засыпав опавшими листьями.

– Сильван?

Рука ее нащупала в волосах булавку. Чувствуют ли злые боги боль?

– Меллония.

В голосе слышалась сила бьющегося о берег прибоя и нежность морской птицы, кличущей подругу над неподвижной гладью моря.

– Зимородок, – воскликнула она, – я приняла тебя за Сильвана.

Она потянулась к нему, взяла за руку, и когда он опустился рядом с ней, положила голову ему на плечо. Он обнял ее, и объятия его были нежными и ласковыми, как нагретый на солнце мох, но от него пахло морем – морской солью и пеной. Ему не было нужды рассказывать о том, как он плавал по морям и доходил до самых Блаженных островов, и о битвах, в которых люди были героями, а не демонами… Высоко на равнинах Трои, где гуляет ветер… Горе от исчезновения Бога показалось ничтожным по сравнению с радостью от появления Энея.

Но ребенок… ребенок…

– Зимородок, Бог, кажется, посетил меня, но не оставил мне ребенка. Я знаю, я уже знаю это. Я чувствую боль пустоты.

– Меллония, того Бога, который приходит к вам в Дерево, не существует. Боги живут на Олимпе, под землей или в море, иногда они действительно приходят к нам, чтобы благословить или проклясть. Но, я думаю, Румин никогда не приходит к твоему народу, во всяком случае сюда.

– Если не Бог… Зимородок, что ты говоришь? Кто-то ведь является отцом наших детей. Или Румина одна вдыхает жизнь нам в чрево?

– Нет, Меллония.

– Тогда кто?

– Фавны.

Правда, как скользкий краб, выползший из воды на берег моря, сдавила клешнями ее душу. Дриады, живущие на севере, любительницы фавнов, падшие и презираемые, – неужели то же самое происходит и с ее народом? Конечно, то же самое. Почему она не догадалась об этом раньше? Ее нежелание идти в Дерево, оказывается, объяснялось тайными сомнениями.

– Такие, как Повеса?

– Да.

– И один из них пытался прийти ко мне, пока я спала. А ты защитил меня. Этот шум я и слышала во сне.

– Их было трое. Но Асканий помог мне сломать пару рогов. Он сторожит вход, пока мы здесь.

– Они овладели бы мной во сне, один за другим. Как животные.

– Да. Как животные. Но животные тоже умеют любить. В детстве я видел, как волчица умерла от горя, когда охотники убили ее волка. Фавны взяли бы тебя похотливо, без любви. А Скакун? Он ведь наполовину животное. И все же любил тебя. Разве это так ужасно, если бы вы с ним были еще и близки?

– Когда он меня поцеловал, я сначала рассердилась и испугалась. А потом мне захотелось, чтобы ты меня тоже поцеловал.

– Мне хотелось не только целовать тебя. Прикоснуться губами – это проявление любви, но губы только малая часть любящего тела. Даже в Подземном мире наши души заключены в оболочки и могут соприкасаться друг с другом. Когда я женился на Креусе, мне не было еще и двадцати, а ей только что исполнилось пятнадцать. Мы оба были невинны. Искушенный в военном искусстве, я все еще не знал ни дружбы, ни ласки девушки. Когда мы, неопытные и напуганные, вошли в спальню, родственники стали смеяться над нами и выкрикивать разные шутки. Неловко и неумело, мы стали любить друг друга, стыд исчез, и наши души и тела слились. От этого союза родился Асканий. Разве мог родиться такой хороший парень, если бы то, что мы делали, было грешным?