Тимофей Печёрин - Бремя чужих долгов

Даже не слыша разговора, Аль-Хашим догадался, что речь шла о Пожирателе Металла. Что уже доставил, похоже, кому-то из коллег человека в сером костюме некоторые неприятности.

— Представляете, — проговорил хозяин кабинета, кладя трубку и вперив в алхимика свой цепкий взгляд, — тот состав, что у вас изъяли, привел в негодность один из столов в нашей лаборатории. Хорошие же вы вещички носите с собой, господин ученый муж. И я даже могу представить, как именно вы, так сказать, зарабатываете себе на жизнь.

Интонации, с которыми он произнес последние две фразы, показались Аль-Хашиму знакомыми. Причем не было это знакомство приятным даже с натяжкой. Алхимик вспомнил, как лет двадцать тому назад был свидетелем потешного поединка при дворе некоего деспота в одной мелкой, но не обделенной богатством, стране.

В поединках тех деспот любил сталкивать рабов, воинов, зверей. Даже высокопоставленных сановников. Кого угодно, в зависимости от собственных сиюминутных желаний. И только он решал, будет ли очередной поединок смертельным или одному из участников достаточно просто обезвредить соперника.

Причем ровно таким же тоном, как теперь вел разговор человек в сером костюме, тот деспот провозгласил к концу поединка: «а теперь добей его, пусть прольется кровь!»

Ждать, пока прольется его собственная кровь, Аль-Хашим, разумеется, не желал. И потому решил предпринять последний, отчаянный рывок к свободе. Воспользоваться призрачным, внезапно увиденным шансом — зная, что следующего уже не будет.

С каким-то нестарческим проворством алхимик отскочил от стола, отдалившись не менее, чем на три шага. И одновременно швырнул рисунок с одной из магических фигур себе под ноги.

— Что это вы задумали, ученый муж? — не поняв, вопрошал хозяин кабинета, — тоже на дурку надеетесь?.. Напрасно!

Однако Аль-Хашим его не слушал. Кое-как ступив обеими ногами на лист с рисунком, еле уместившись на бумажном пятачке, он лихорадочно шептал заклинание. Одновременно представляя себе поляну в Священном Лесу и молясь о том, чтобы задумка его, суетливая и скоропалительная — сработала.

Когда кабинет исчез, а вокруг снова во множестве вознеслись древние деревья, алхимик не сразу даже поверил в произошедшее. Когда же все-таки поверил — в изнеможении осел на траву.

Поспать в эту ночь мне не удалось. И виной была не только неудобная постель в комнате захолустного трактира. Вернее сказать, не столько она.

Разумеется, голову мою многострадальную занимала предстоящая дуэль. Шансы свои в которой я отнюдь не переоценивал. Особенно после того, как чертом принесенный на мой путь барон Кейдн продемонстрировал, как здорово он владеет шпагой. А что я? Я же и с отребьем, в лесу промышляющим, сладить сумел кое-как.

Но мозг сопротивлялся изо всех сил — не желая верить в мою и свою скорую гибель. Потому и пытался найти хоть малейшую лазейку. Хотя бы крохотную, призрачную возможность для спасения. Или хотя бы для самоутешения. И потому изводил меня вместо того, чтобы дать отдохнуть напоследок. Насладиться, так сказать, последними часами недавно обретенной новой жизни.

Хотя, если подумать, какой смысл отдыхать и накапливать силы? Если потратить их не получится. Если скоро суждено мне погибнуть, причем во второй (во второй, подумать только!) раз.

На первых порах, едва я лег на кровать и задул свечу, голова моя силилась вспомнить кое-какие нюансы дуэльного кодекса. То, что нужны-де секунданты — это я помнил и прежде. Еще, вроде как, для поединков чести существуют специально отведенные места. Здесь же, на тракте, вдали от населенных пунктов и недалеко от леса схватка наша сильно бы смахивала на разбойную стычку. Вроде как трое напали на одинокого рыцаря и убили его.

Я зацепился было за последний довод… но сам же и разрушил его единственным нечаянным воспоминанием. Припомнив о поединке, что подвел черту под жизнью «солнца русской поэзии» — и проходил, увы и ах, опять-таки в безлюдном месте: на Черной речке. А уж никак не на городской площади, в окружении толпы зевак.

Что еще могло меня спасти? Возможно, верный выбор оружия. Если память не изменяет и на сей раз, коль мне бросили вызов, по дуэльному кодексу выбор оружия как раз за мной. Я же, конечно, отдам предпочтение старому доброму, а главное, тяжелому мечу. В силу чего барону треклятому останется засунуть себе в зад и шпагу, и все ужимки и прыжки, которые он с нею умеет проделывать. Во-первых, против лома нет приема, а во-вторых, действовать мечом столь же эффективно, как и шпагой, Кейдн из Альтеньягра вряд ли сможет. Хлипковат-с.

С другой стороны, даже такого богатыря, каким был сэр Готтард, а стал я, можно измотать до изнеможения. После чего, нимало не напрягаясь, пронзить кликом. Взять хотя бы поединок того же храмовника с Велемиром из Священного Леса. Поединок, который мог бы кончиться совсем по-другому, если б не мое вмешательство. Барон Кейдн же с виду кажется еще более ловким и подвижным, чем тот же Велемир.

Наконец со стороны третьей, и, наверное, самой важной, не стоит кое-чего исключать. А именно, что в этом мире правила проведения дуэлей могли сильно отличаться от моих представлений. Те же Велемир с Готтардом каждый своим оружием бились — и ничего, все принимали этот факт как должное. Не говоря уж о том, что ко всем кодексам неписаным принято относиться примерно так же, как пресловутые коллеги Джека Воробья относятся к эфемерному кодексу пиратов. То есть, когда сами в чем-то сомневаемся, не понимаем, тогда да, позарез надо свериться с кодексом. Ну а ежели расклад ясен и очевиден, нужды такой просто нет.

В данном же случае не требовалось иметь семь пядей во лбу, чтобы понять: уж по крайней мере для барона Кейдна и его дружков все ясно как божий день. И цель очевидна: отправить на тот свет чем-то досадившего им рыцаря-храмовника. А коль так, то от цели этой они не отступят, и если вознамерились меня прикончить — непременно прикончат. Добро, хоть приличия соблюсти пытаются. На дуэль вон вызвали, вместо того, чтоб отравленным вином угостить или ножик в спину воткнуть.

А это значит, что суждено мне стать единственным, наверное, человеком в обоих мирах, который погибнет дважды. И оба раза не своей смертью.

Эх, сбежать что ли?..

А следом за этой идеей — плюнуть на честность и просто спасать свою новую шкуру — в течение считанных минут в голову пришел и конкретный способ ее воплощения. Причем без трусливого бегства. То, что задумал я, казалось и менее унизительным, и куда как более действенным

Ухватился же я за ту нечаянную мысль, которая в ходе ночных умственных мытарств успела проскочить дважды. Суть в том, что однажды я уже умирал. Благодаря чему, а также заклинанию Аль-Хашима, уже не очень-то завишу от телесной оболочки. И тогда что мешает мне этим своим преимуществом воспользоваться? Тех же разбойников отправлять к праотцам я таким способом не чурался. А чем барон Кейдн и его шайка отличаются от лесных головорезов? Только титулом, благородными кровями цвета неба… а также отвратным гонором в придачу.