У Чэн-энь - Путешествие на Запад. ТОМ IV

– Вот это правильно, – поддержал наставника Ша-сэн. – Этот старый стражник ничего не знает, а вид нашего старшего братца так напугал его, что он стал молоть всякий вздор. Пойдемте в город и там все разузнаем.

Они прошли через третьи ворота, вышли на главную улицу, ведущую к базару, и стали смотреть по сторонам. Прохожие были нарядно одеты и имели весьма благообразный вид. Вот как рассказывается в стихах об этом городе:

Из питейных домовС веселящимся шумным народом,Из веселых кварталовРазносятся песни и гам.Сколько лавокИ вывесок пестрых, висящих над входом!Сколько пышной парчи!И числа нет узорным шелкам!На базарах конца нет и краяВеселой торговле.Сколько улиц кругом,Сколько тысяч домов – и не счесть!Сколько разных торговых рядовПод высокою кровлей!Вот источник богатств,Приносящих довольство и честь.Все спешат и снуют,Продают – ради денег и славы! –Золотые изделия,Чай, и шелка, и нефрит,Но чем ближе к дворцу,Тем прохожие все величавей!Как нарядны! Как чинны!Там строгий порядок царит!

Наставник вместе со своими учениками, которые вели коня и несли поклажу, шагал по городу. Шли они долго и никак не могли наглядеться на его пышность и великолепие. Они заметили, что у каждого дома висят корзины, в которых носят гусей.

– Братцы, – спросил, наконец, Танский монах, – почему это здесь почти на каждых воротах висят корзины для гусей?

Чжу Ба-цзе стал оглядываться по сторонам и действительно увидел, что над каждыми воротами висят корзины, покрытые разноцветными шелковыми пологами.

– Наставник! – сказал он, рассмеявшись, – сегодня, наверное, счастливый день, в который устраивают свадьбы и встречи с друзьями. По этому случаю и вывесили корзины.

– Чепуха! – возразил Сунь У-кун. – Разве бывает, чтобы у всех на один и тот же день приходились семейные праздники! Нет, тут что-то не то. Погодите, сейчас я все разузнаю.

– Не ходи! – крикнул Танский монах, удерживая Сунь У-куна. – Уж очень ты безобразен на вид, напугаешь людей.

– Я могу изменить свой облик, – ответил Сунь У-кун.

Ну и молодец Сунь У-кун! Прищелкнув пальцами и прочтя заклинание, он встряхнулся, превратился в пчелку, расправил крылышки и, подлетев к ближайшей корзинке, пролез под полог. Каково же было его удивление, когда он в корзинке увидел ребенка. В другой корзинке тоже оказался ребенок. Сунь У-кун просмотрел одну за другой несколько корзинок и во всех обнаружил детей, причем только мальчиков, ни одной девочки не было. Некоторые из них забавлялись, другие кричали и плакали, третьи лакомились фруктами или спали. Сунь У-кун не стал осматривать остальные корзинки и, приняв свой настоящий облик, вернулся к Танскому монаху.

– В корзинках дети, – доложил он наставнику, – причем самому старшему не больше семи лет, а самому маленькому нет и пяти. Не знаю, в чем тут дело.

Танский монах задумался.

Свернув за угол, путники увидели какое-то учреждение. Это оказалась почтовая станция с постоялым двором.

Танский монах обрадовался.

– Братья, – сказал он, – давайте зайдем сюда. Во-первых, мы узнаем, что это за город; во-вторых, дадим передохнуть нашему коню и, наконец, попросимся на ночлег, ведь уже вечереет.

– Правильно, – поддержал наставника Ша-сэн, – идемте скорей!

Все четверо, довольные, вошли в помещение. Дежурный по станции доложил о них смотрителю. Путников пригласили войти. После взаимных приветствий все расселись по местам, и смотритель обратился к Танскому монаху:

– Почтеннейший! Откуда путь держишь?

– Я, бедный монах, иду из восточных земель, из великого Танского государства, на Запад за священными книгами. У нас есть при себе проходное свидетельство, и мы сочли своим долгом предъявить его и получить пропуск, а заодно попроситься у вас на ночлег и передохнуть с дороги.

Смотритель станции велел тотчас же подать чаю, а затем распорядился устроить путников на ночлег. Танский монах поблагодарил его и спросил:

– Могу ли я надеяться побывать сегодня на приеме у вашего правителя и предъявить ему свое проходное свидетельство?

– Нет, – ответил смотритель, – сегодня уже поздно. Придется вам отправиться завтра на утренний прием. А пока располагайтесь поудобнее и отдыхайте.

Вскоре все было приготовлено, и смотритель станции пригласил четверых путников вместе с ним покушать, а слугам тем временем велел подмести и проветрить помещение, отведенное гостям для ночлега. Танский монах не переставал благодарить за радушный прием. Во время трапезы наставник обратился к смотрителю станции с такими словами:

– Сейчас нас, бедных монахов, мучает сомнение, которое мы никак не можем разрешить. Помоги нам, пожалуйста! Интересно знать, как у вас здесь появляются дети на свет и как их растят? – Есть поговорка: «На небе два солнца не светят, а среди людей не бывает двух разных истин», – начал объяснять смотритель. – Всем известно, что дети рождаются от семени отца и крови матери, десять лун зародыш пребывает в материнской утробе, а в положенное время появляется на свет. Мать кормит младенца грудью три года, после чего он постепенно принимает свой настоящий облик. Неужто вам об этом ничего не известно? Не может быть!

– Выходит, в вашей стране все происходит точно так же, как и в нашей, – вежливо ответил Танский монах. – Почему же в вашем городе над воротами каждого дома висят корзины для гусей, а в каждой корзине находится ребенок? Этого мы никак не можем понять, а потому и осмелились потревожить тебя своими расспросами.

Тут смотритель станции приложил палец ко рту и, понизив голос до шепота, сказал:

– Почтеннейший, пусть это вас не тревожит! Ни с кем не говорите об этом! Спокойно устраивайтесь на ночлег, а завтра утром отправляйтесь в путь-дорогу.

Но Танский монах настолько был взволнован, что схватил за рукав смотрителя станции и, притянув его себе, стал настаивать, чтобы он обязательно разъяснил, в чем дело. Но тот лишь головой мотал и все повторял:

– Будьте осторожны! Будьте осторожны!

Однако Танский монах изо всех сил вцепился в смотрителя и не выпускал его. Он, видимо, во что бы то ни стало решил, хотя бы ценою жизни, выведать у него всю правду.

Пришлось смотрителю удалить всех служащих и слуг из помещения. Оставшись наедине с монахами, при свете ночника он начал едва слышно рассказывать им: