Мария Архангельская - Девушка и смерть

— Побойтесь Бога, сеньор! Да вы же сами ей его положили!

Все присутствующие оглянулись на высокого седого человека, которого держала под руку одна из наших солисток. Человек гневно смотрел на сеньора Коменчини, его ноздри раздувались.

— Что? — спросил сеньор Коменчини.

— Я свидетельствую, — повторил седой, — что вы сами положили этот брелок в карман сеньориты. Я стоял в коридоре рядом с вами и отлично видел, как вы, держа её за руку, левой рукой что-то сунули в карман её плаща. Я тогда решил, что вы хотите сделать ей подарок, и промолчал, но сейчас вижу, что это было моей ошибкой.

— То есть, — переспросил побледневший Коменчини, — вы обвиняете меня во лжи?

— Во лжи и преднамеренной клевете, сеньор Коменчини! До сих пор я считал вас порядочным человеком, но теперь вижу, что ошибался.

— Да как вы смеете! — лицо Коменчини из бледного стремительно становилось багровым. — Мало ли что я ей туда положил! Она — воровка!

— Если бы вы положили ей что-то ещё, это «что-то» сейчас бы нашли. Но ведь в кармане был только брелок, не правда ли, сеньор Империоли?

Администратор кивнул.

— Вы с ума сошли! — взвизгнул Коменчини. — Да вы… Что вы себе позволяете?! Зачем мне лгать, объясните, сделайте милость!

— Уж это вам виднее, зачем.

— Возьмите ваш брелок, — Империоли протянул вещицу хозяину. — Я думаю, что мы не будем беспокоить полицию по этому поводу.

Сеньор Коменчини схватил брелок, обвёл присутствующих злобным взглядом и пулей вылетел вон. Люди ещё некоторое время постояли, глядя ему вслед, потом зашевелились и начали расходиться.

— Спасибо, сеньор! — сказала я седому.

— Не за что, сеньорита. Рад был оказаться полезным.

Не иначе, я обзавелась персональным ангелом-хранителем, исправно вытаскивающим меня из неприятностей, думала я, шагая через парк. Не вступись за меня этот незнакомый сеньор, доказать что-либо мне вряд ли бы удалось. Брелок-то вот он, у меня в кармане, и извлечён оттуда при свидетелях. Нет нужды гадать, кому бы скорее поверила полиция: солидному, уважаемому человеку, или никому не известной актрисёнке. И, кстати, интересно, Паола задержала меня по собственной инициативе или по просьбе сеньора Коменчини? Второе вероятнее, ведь уйди я сразу, и ему пришлось бы либо догонять меня на улице, либо являться в пансион, рискуя, что я успею обнаружить подброшенную вещь и избавиться от неё.

Парк уже почти закончился. Я миновала площадку, где сходилось несколько аллей, и свернула на тёмную дорожку, ведущую к боковому выходу. Фонари остались за спиной, из темноты выплывали стволы деревьев, кусты принимали самые фантастические очертания, и моё воображение услужливо населяло их вымышленными чудовищами и вполне реальными опасностями, вроде грабителей и убийц. В этом месте я всегда невольно ускоряла шаг, несмотря на то, что в Центральном парке на моей памяти никогда не происходило ничего страшного. Но не бывает правил без исключений. Колыхнулись кусты, удивительно проворная для своих габаритов тёмная фигура метнулась мне навстречу, в мгновение ока одной рукой зажав мне рот, а второй, как клещами, вцепившись в локоть.

От испуга и неожиданности я в первый момент не сопротивлялась вовсе. Человек втащил меня в заросли и прижал спиной к древесному стволу, навалившись на меня выпирающим брюхом; запах мужского пота перебивал запах дорогого одеколона.

— Ты что думаешь, сука, со мной можно играть? — зашипел он мне в лицо, брызгая слюной и обдавая горячим дыханием. Изо рта у него пахло ещё отвратительнее, чем от тела. — Что будешь корчить из себя недотрогу, ты,…!

Сеньор Коменчини, узнала я. Нужно было кусаться, царапаться, звать на помощь, но страх лишил меня сил и разума, я могла лишь уворачиваться от мокрых толстых губ и пытаться отпихнуть притиснувшее меня к стволу упругое брюхо. С таким же успехом я могла бы толкать мешок с песком, а потом кричать не осталось никакой возможности, потому что растопыренная пятерня схватила меня за лицо, не давая отвернуться, и чужие губы таки накрыли мои, лишая воздуха и вызывая позывы к тошноте. Что-то треснуло, отскочила пуговица на платье, в распахнувшуюся горловину хлынул холодный воздух, а вслед за ним туда влезла чужая лапа, зашарившая за пазухой. Я задёргалась ещё отчаяннее, но по-прежнему безуспешно, паника накатила и накрыла меня с головой, а потом ночь за плечом Коменчини словно бы стала темнее, он дёрнулся, навалившись на меня ещё сильней, запрокинул голову и издал оглушительный вопль. Я невольно присела, а Коменчини вдруг резко подался назад, как будто его дёрнули, и у меня над ухом прозвучал чей-то голос, отчётливо произнёсший:

— Беги!

Приказ стегнул меня как кнутом, я вывернулась из ослабевших рук, выскочила на дорожку и со всех ног помчалась прочь, зажимая руками разорванное платье. А вслед мне нёсся уже даже не вопль, а утробный вой, в котором не осталось абсолютно ничего человеческого.

Весь оставшийся путь до пансиона я проделала бегом и остановилась только на внутренней лестнице, когда единым духом взлетела на первую площадку и поняла, что задыхаюсь. На лестнице было тихо и пусто, тускло светил прикрученный рожок. Во рту всё ещё стоял мерзкий привкус, я вспомнила мокрые губы и несколько раз сплюнула прямо на ступеньки, тыльной стороной ладони вытерев рот. Немного отдышавшись, я взбежала на второй этаж, схватилась за ручку двери и только тут вспомнила, что ключ остался в сумочке, которая как выпала у меня из рук в момент нападения, так и осталась лежать в парке. Запасной должен быть у хозяйки… Я представила себе, как вваливаюсь к ней растрёпанная, запыхавшаяся, в разорванном платье, и что она мне при этом скажет. Но выбора не было, разве что вернуться в парк, а при одной мысли об этом я содрогнулась. Хозяйка определённо была меньшим из зол, и я потащилась к ней.

Сеньора Софиантини и в самом деле оглядела меня без восторга, но от комментариев воздержалась. Выслушав мой сбивчивый лепет о том, что я потеряла сумку с ключами, она достала запасной и швырнула мне.

— Закажете копию за свой счёт, — выплюнула она. — А этот завтра же верните мне.

Я вежливо поблагодарила и откланялась. Войдя в свою комнату, я тут же заперла за собой дверь и только тогда вздохнула с облегчением. Сумки, кошелька, ключей и платья было жаль, но нельзя не признать, что я ещё дёшево отделалась. Мой ангел-хранитель снова вмешался в последний момент, предотвратив непоправимое. Впрочем, осмотрев платье, я поняла, что оно почти не пострадало, нужно только пришить пару пуговиц. Раздевшись, я села перед зеркалом и принялась расчёсывать волосы, постепенно успокаиваясь, хотя руки всё ещё подрагивали.