Наталья Колпакова - Лучший из миров

На сей раз Дан поехал на машине. Видимо, оборотень не просто спал – впал в забытье, и Зов тоже дремал, как тогда, в памятном перестрелкой дворе. Трое суток ловли он провел на своих двоих. От машины пришлось отказаться: хватило одного раза, когда внезапно нахлынувший Зов на мгновение оглушил его, и Дан чудом не врезался в зад чужой иномарки. Метро исключалось тоже – экранировало сигнал, вызывая в ловчем неприятнейшее чувство полной глухоты и слепоты. Изредка он вскакивал в проходящие мимо автобусы, чтобы выиграть несколько минут, но не больше, – боялся проскочить, не услышать, потерять.

Но сейчас он действовал наверняка. Это уже не была ловля, не было противостояние. Он просто и буднично ехал забрать свой трофей. Машина экономит время и силы, к тому же неизвестно, в каком состоянии окажется добыча. Не на себе же ее тащить? Куда и, главное, зачем ее придется тащить, Дан как-то не задумывался.

И еще один вопрос он счел за благо отложить на потом. Сигизмунд. Добровольный помощник органов правопорядка. Сейчас не время допытываться, откуда такая осведомленность. Истина может и подождать. Сейчас-главное – успеть первым.

Добыча обнаружилась в подвале. Навесной замок был сорван, как пластырь с мозоли, и Дан испытал короткий приступ головокружения при виде широкой железной полосы с вывороченным болтом, бессильно болтающейся на втором креплении. Он сузил зрачки, чтобы смягчить переход от света к темноте, скользнул в подвал и плотно притворил за собой дверь. Зов прорезался, но как-то надтреснуто, как если бы его источник был пьян или болен. Значит, она здесь и она беспомощна. Тварь из преисподней. Ошибка природы. В Первом мире такого рода неуправляемые сущности, стихийные носители магии были повыведены в незапамятные времена. Разве только изредка в самых глухих уголках дальних гор и лесов рождались у потомственных колдуний уродцы с первобытной силой. Но их участь решалась быстро!

Дан без суеты пересек длинный подвал. В дальнем углу за выступом стены привставала с кучи тряпья хрупкая девушка. Она застыла на половине движения, словно хотела сорваться с места, да передумала, оцепенела в неловкой позе, вперив в него немигающие глаза. В крохотное оконце напротив украдкой, как рука карманника, пролез бледный солнечный луч, присыпав тусклой золотой пудрой ее волосы. Мягкие, пушистые, как шерсть, даже под слоем грязи, они были ржаво-золотистыми, как осеннее солнце или жухлая трава. Он шагнул ближе, и волосы оборотня отчетливо встали дыбом прямо от корня. Еще шаг. Запрокинутое лицо, маленькое, скуластое. Бледный рот, светлые, словно запыленные ресницы и брови. Широко расставленные глаза странного, неуловимо звериного разреза. Она будто не замечала узкого жерла метателя, направленного ей в переносицу. Смотрела на Дана, прямо в глаза, смотрела со странной безучастностью.

«Чего ты ждешь?» – надрывался инстинкт. «Выруби ее, свяжи и допроси спокойно». Все верно, думал Дан. Так безопаснее. Думал, стоял – и ничего не делал.

Демоница быстро облизнула губы.

– Я не могу здесь, – призналась она с тихим отчаянием. – Не знаешь, как отсюда выбраться?

Император ковылял по скользкому хрустальному полу, под которым грациозно скользили водяные змеи, преследуя отвратительных рыб. Предтронной зале конца не было; лишь где-то там, в отдалении, маячила дверь для парадного входа – мощная колонна света. А может, только с перекуру так казалось? Может, несколько шагов всего… Император всерьез боялся оскользнуться и брякнуться с размаху о стекло. Придется ведь всех казнить! А уж надоело…

Вообще, все надоедает чересчур быстро. Надо бы с этим что-то сделать. Магов, что ли напрячь? Ну пусть придумают что-нибудь, умники вонючие. Припугнуть их хорошенько…

Обувь была ему велика – император стеснялся своих крохотных ног. Специально сшитые сапоги казались удобными, но после лишней затяжки, да на стекле вытянутые носы вели себя отвратительно. Бесконечно долгое путешествие из интимных покоев в тронную залу измучило самодержца, он унизительно вспотел в старомодном церемониальном платье и, чтобы отвлечься, всерьез обдумывал реформу одежды. Этот вопрос внутренней политики занимал его особо – сразу после встряски Совета магов и уморительно веселой идейки с налогообложением аристократических военных кланов. Но все же император продвигался вперед, и впереди него бежал шепоток: «император Саора, император Саора…». Проклятье, он не хотел быть «императором Саорой»! Но просто «императором» его никто не называл. Разве что дворцовая мразь, особо приближенная к телу, и только в глаза. А за глаза – демоны их знают… Нет, имя как таковое его вполне устраивало. Имя как имя, нормальное, благородное и мужественное. Только императору оно не нужно, вот в чем штука. Нужно магам, нужно простолюдинам, нужно разной высокородной сволочи, чтобы отличать одного от другого. Но императора, законного правителя, не приходится ни от кого отличать! Он один, другого быть не может. Императорский род Первого мира существовал почти столько же, сколько и сам Первый мир, существовал, не прерываясь, и это было так же непреложно, как двоелуние каждые двадцать малых циклов и ночь черного неба – с интервалом в два больших. В правильном случае – а чаще всего так и бывало – он с рождения звался просто Принцем Крови, а по восшествии на трон – императором. Изредка будущий правитель успевал походить под смертным именем, буде случалось такое почти невообразимое событие, как бездетность правителя предыдущего или смерть наследника. Но и тогда юноша из правящей фамилии, взойдя на престол, сбрасывал шелуху имени, как священная венценосная ящерица ставшую тесной кожу-броню, обретая вместо него титул. Ну и все прочее, что к титулу прилагалось. И Саора обрел. Вот только имя, ставшее вдруг постылым благородное имя не хотело отваливаться. Прилипло намертво, мать его! Терлась о камни венценосная ящерица, елозила, кишками наизнанку выворачивалась, да все не могла облинять.

Из мутных волн, колышущихся где-то между глазами, внезапно вынырнуло лицо главного распорядителя. Огромное, оно вспухало пузырем посередине, там, где из него торчал вперед нос, и медленно шевелило губами. Император не слышал ни звука, потом они пробились в сознание, но понять ничего было нельзя. Это оказалось очень смешно, и самодержец соизволил хохотнуть прямо в выпяченную на него харю распорядителя. Тот отшатнулся – то ли шокированный неуместной веселостью правителя, то ли это были очередные шутки восприятия. Саора походя отпихнул придворного. Нешто заменить? Образина. Муть снова сомкнулась у переносицы, императора ощутимо качнуло. Нога подвернулась, поехала куда-то. Тут же нестерпимый блеск ворвался в глаза, взорвавшись двоекратно, и император повалился лицом вперед в световой столб парадного входа. На той стороне, в тронной зале, его грамотно подхватила под локти пара придворных и со всем почтением препроводила к трону. В благоговейном молчании Саора вполне величаво воссел на стол предков. Настолько дальних предков, что даже поежился, осторожно усаживаясь. Нервы у него совсем разгулялись, вот что. Тянулась неизмеримо долгая, с перекуру, секунда, императорский зад опускался на слишком просторное сиденье, а истончившийся в ниточку слух ждал выкрика. Выкрика, который никак не мог вспороть торжественную тишину переполненной знатью залы.