Юрий Белов - Четвертый вектор триады

— Спать иди, арихметик хренов! Завтра с утра опять в магический шар пялиться. Как в Теллусе, ей-сам! Помнишь, я Страха Видлу из теллусийского сектора подменял? Ну подранили его пукалкой какой-то? Так вот, у них там в Теллусе все не так, как в нашем Лэйме. Даром что миры параллельные. У них особая магия развилась — Те-Хни-Ка. Ну слышал небось — движущиеся железяки всякие? Вот! А кроме тех железяк есть такие ящики, в которых картинки всякие бегают. Ну точь-в-точь наш магический шар. Так вот руконогие перед теми ящиками целыми сутками сидят и на картинки эти пялятся. Прям как мы с тобой все последнее время.

— Не знаю, как им, но нам ничего стоящего не показывают.

— Я тебе даже больше скажу. По-моему, наши предсмертники уже догадываются. Готовят что-то. По крайней мере Лысый. Он тихий, но здоровый. Я его боюсь. Видал, как по сторонам зыркает? Чистый дракон!

— Давай завтра за другим смотреть. Там у него под боком чмырь нашенский. Там никаких неожиданностев не предвидится!

Слог 6

УЧЕНИК КОЛДУНА

Лэйм

Дом на улице Прорицателей

Ночь

Алекс, морщась и чертыхаясь, растирал в деревянной миске помет летучих мышей. Осталось еще истолочь несколько желчных камней, добавить кровь лягушки, убитой серебряным ножом, и смешать с заранее приготовленным ядом очковой змеи.

Серые окаменевшие комочки помета поддавались с трудом, желчь нещадно пахла, а лягушачья тушка, подвешенная за лапки, подергивалась и наводила на грустные размышления.

«Все-таки я почти привык», — подумал Алекс, откладывая в сторону миску. «Видимо, можно привыкнуть к чему угодно», — угодливо подсказало Эго, но память тут же зажгла в сознании мертвенно-лиловый свет над жертвенным алтарем. Колдун в черном плаще и шипастой короне склоняется к подбежавшему слуге. И вот в зловещей, гулкой тишине зала страшным диссонансом звучит крик младенца. Маленькое, замерзшее до голубизны тельце беспомощно дергает полусогнутыми ножками и заходится скрипящим плачем…

Этот сон, поразительно реальный и подробный, повторялся уже несколько раз. И каждый раз Алекс просыпался от собственного крика.

«Случись такое наяву, и я бы на него бросился. Пропади пропадом его туманные намеки и сомнительные знания! — подумал Алекс и с содроганием отогнал страшное видение. — Видимо, настало время уходить. Где искать девушку, о которой говорил Георг, я наконец знаю. А Колдун? Он уже ничего не может мне дать, да и то, что дал, лучше бы оставил при себе!»

Действительно, год, проведенный в ученичестве у Колдуна, подверг Алексову любовь к магии серьезному испытанию.

Еще совсем недавно это был мир чудес и открытий. Приятно было слушать отголоски глубинных вибраций мира, разбуженных громовым заклинанием или тихой мантрой, хлопком в ладоши или щелчком пальцев. Неизъяснимую радость давала власть над ветром и дождем, летящим камнем и остановившейся водой. Великую мудрость открывал для себя Видящий, когда чувствовал приближающуюся грозу и закончившееся вчера землетрясение, когда определял на глаз слабую точку в стене и на слух направление камнепада.

Сухие, не пахнущие животными испражнениями слова и знаки представлялись Алексу друзьями и помощниками: то благородными воинами, готовыми к любой битве, то утонченными дипломатами, улаживающими любые конфликты, а то, что уж греха таить, преданными и нежными возлюбленными… Симметричный и отвлеченный мир магических формул пленял Алекса утонченностью и целесообразностью, совершенством и красотой.

Но Колдун почему-то упрямо не хотел замечать его привязанностей. Он, с навевающим тоску однообразием, снова и снова заставлял Алекса резать и вытягивать, вскрывать и свежевать. Потоки крови и слизи, желчи и экскрементов густым слоем заливали небесное совершенство, непреодолимыми путами тянули к земле, страшной тяжестью давили на плечи.

Алекс последний раз перемешал вонючую жижу и озорства ради начертил каменной ложкой в воздухе Знак Мухи. Склянка из мутного, зеленоватого стекла неуверенно приподнялась над полкой. Не обращая на нее прямого внимания, подмастерье заставил знак задрожать и извлек из дальнего угла слабое жужжание. В неровном свете свечи склянка двинулась к столу. В ее тени, скользящей по стене, явно обозначились суматошно мельтешащие крылышки. В момент, когда Алекс протянул за ней руку, на его ладони вдруг возник противно шевелящийся мохнатый паук размером с собачью голову. Надо было, конечно, спокойно смотреть, как паук ловит стеклянную «муху», но юноша непроизвольно отдернул руку. Паук вместе со склянкой рухнул на стол, угодив при этом в миску со снадобьем.

— Ты боишься пауков, девушка? — проговорило вдруг мутное медное зеркало на дальней стене. Голос Колдуна был, как всегда, презрительным и ядовитым.

Паук вылез из миски и принялся отряхиваться. Он был похож на черную восьмилапую собаку. Ошметки коричневой грязи противным дождем хлестали по лицу, пачкали стол, стены и даже, кажется, потолок.

«А ведь придется все это убирать», — подумал Алекс.

Зеркало больше ничего не говорило. Проклятый паук продолжал отряхиваться. Количество разбрызгиваемой грязи уже вдесятеро превысило первоначальный объем, а поток смрадной мороси не иссякал. Одежда, руки, лицо — все покрылось липким вонючим слоем.

Душной волной накатились стыд и обида. Алекс сдавил паука ментальным узлом, и тот послушно замер, прекратив извержение мрази. Постепенно стервенея, ученик с хищным удовольствием начал скручивать и рвать мохнатое, неожиданно хрупкое тело. Силовые поля, гудящие исступленной жестокостью, с плотоядным хрустом отрывали членистые ноги, выкручивая каждый сустав до предела, до мутного облачка боли и дальше — через рвущиеся розовые нити, через брызгающую красную кровь…

«Вот это уже неплохо, мальчик», — сказало зеркало, и довольное сопение Колдуна постепенно стихло в его глубине.

И только тут Алекс опомнился. У пауков не может быть красной крови!

Еще несколько секунд он стоял, вцепившись побелевшими пальцами в камень стола, а потом ярость огненным завывающим вихрем хлестнула по зеркалу.

Глухим взрывом охнул расплавленный металл.

Опустошенный Алекс вдруг подавился сжавшим горло плачем. Мутные соленые слезы брызнули из его глаз. С ними пролились в мир остатки сил, и юноша упал на каменный пол, борясь с подступающей тошнотой.

Подмирье

Спецсектор Промежутка

— Етидреный хрен! А вдруг он и в нас вот так долбанет?

— Молчи, балбес, сам не хапаешь, че бормочешь! Как он нас в Спецсекторе засечь-то сможет?

— Так сам же давеча говорил, что Лысый о чем-то догадывается? А этот не слабее будет! Давай Шефу доложим, что наше наблюдение раскрыто.