Ольга Елисеева - Хозяин Проливов

На закате он загнал овец за ворота усадьбы и, стараясь не смотреть в сторону веранды, прошел через двор к колодцу. Квадратная каменная чаша с водой помещалась в дальнем закутке между глухой стеной дома и хлевом, на чердаке которого сушили сено. Фарнак долго, с отвращением мылся, соскребая с рук и ног приставший навоз, пыль и едкий пот. Потом снял свою грязную хламиду и начал стирать ее в той же воде. Его загорелое мускулистое тело отливало темной бронзой. Бреселида наблюдала сквозь опущенные ресницы, как играют узловатые мышцы на спине и плечах пастуха.

Внешне он ничем не походил на Делайса. Но в нем жила душа царя. Бреселида убедилась в этом ночью. Не только когда пастух дрался со стражем, но и когда смотрел на нее… Всадница понимала, что никогда не осмелится переступить заветную грань с «живым богом». Его память стояла между ними, как горный хребет, и оба были слишком горды, чтобы признать: прошлое не имеет никакого значения, когда нет ни будущего, ни настоящего.

Проследив за взглядом гостьи и истолковав его по-своему, хозяйка вытерла руки о грязный фартук и показала ей два лоснящихся пальца в рыбных чешуйках. Бреселида порылась в кожаном мешочке у пояса и вытряхнула на стол содержимое. Две медные монетки с побитыми краями покатились в сторону Шааб. Хозяйка заворчала что-то насчет тяжелых времен, но деньги взяла. Поэтому гостья перестала ее слушать и снова откинулась на перила веранды.

Фарнак между тем снял с веревок какую-то тряпку, которая на поверку оказалась его второй хламидой, и, облачившись в «чистое», прошел под ореховое дерево, где Дебра кормила рабов бобами с чесноком. Он поел совсем немного и, похлебав воды, совершенно разбитый, поплелся на сеновал.

Бреселида осталась во дворе после наступления сумерек. Она подождала, пока все улягутся, посидела еще немного, глядя на небо, потом встала и пошла к приставной лестнице. Перекладины под ее ногами слабо постанывали. Вверху темнел прямоугольный вход. Фонарь был не нужен. Оставалось два дня до полнолуния, и почти круглый диск ночного светила заливал все ярким блеском. Наломавшись задень, Фарнак спал. Но слабый скрип дерева и шорох соломы мгновенно разбудили его. Он смотрел на Бреселиду почти с ненавистью. Дурацкие мысли, посетившие пастуха в святилище, сейчас совсем не лезли в голову.

Женщина присела на корточки и, протянув руку, дотронулась до его темных, плохо расчесанных волос. Потом откинула край туники и опустилась к нему на колени так, чтоб ее лицо было напротив его лица. Несколько мгновений гостья вглядывалась в черты пастуха, будто ища что-то знакомое. При этом она слабо и, видимо, ненамеренно улыбалась. А потом вдруг прижала свой рот к его рту. Зачем? Фарнаком овладело беспокойство. Здесь на горе никто не целовался.

Губы у юноши свело. Он шевельнул ими, и Бреселида едва ли не со смехом втянула его язык к себе в рот. Что она делает? Зачем? И почему так весело? Какое-то время они толкались языками, в точности повторяя движения друг друга. У нее было легкое дыхание, а от волос пахло солнцем. Когда ее губы перебежали к уху и спустились по левой стороне шеи, Фарнак почувствовал, как у него по позвоночнику прошли мурашки. Он дорого бы дал, чтоб она немедленно прекратила это и не прекращала никогда.

Пастух разрешил ее рукам свободно скользить по его коже. Они вызывали ощущение тепла. Женщина помогла ему снять тунику с плеч. В свою очередь Фарнак расстегнул застежку у ее горла, и тяжелая ткань сама скользнула на пол. Маленькое загорелое тело на его коленях колебалось, как язычок пламени. Он боялся прикоснуться к нему, и в то же время нестерпимо желал смять в медвежьих объятиях, сжать так, чтоб она закричала. Не от боли. Он точно знал, что не от боли.

Бреселида сама взяла его большие тяжелые руки и положила себе на грудь. А когда он повторил все ее движения, чувствуя, как кожа его ладоней начинает гореть, слегка толкнула его на спину, оказавшись сверху. Теперь они лежали на соломе, совершенно свободные от одежды, и плотно прижимались друг к другу. Фарнак ощущал ее всю: от светлой солнечной макушки до кончиков пальцев на ногах. Ее тело пахло именно так, как должно было пахнуть, — молоком и медом. Может быть, чуть-чуть орехами. Он был не уверен и не старался разобраться, потому что все его существо ушло в ровные упругие движения рук и ног, оплетавших, гладивших, жадно лелеявших ее теплую солнечную плоть.

Ему казалось, что он давно выстрадал эту встречу, хотя впервые увидел Бреселиду всего два дня назад. Фарнак смотрел на нее словно «чужими» глазами, изнутри себя самого. Бреселида резко приподнялась, взялась руками за его плечи и вдруг рывком села Фарнаку на бедра. Он слегка вскрикнул от неожиданности, но все иные чувства заглушил нестерпимый жар в нижней части тела. Женщина засмеялась и, продолжая удерживать его в себе, осторожно сползла на бок. Еще секунда — и они поменялись местами. Бреселида помогла ему сделать первое движение, положив ладони на его загорелые бедра, слегка подтолкнув вперед и проводив обратно. Дальше Фарнак понял все сам, и когда меотянка застонала, он знал, что это ему в награду.

Гостья тихо улыбалась внизу, принимая его таким, каким он был в этот миг. Никогда в жизни Фарнак не чувствовал себя господином положения. Сильным и от этого особенно щедрым. Он бережно удерживал тело Бреселиды, заведя руки за легкие беззащитные лопатки и опираясь всей своей тяжестью на локти. Еще не получив от нее ничего, он знал, как много она ему подарила.

Вдруг женщина напряглась и дернулась, по ее лицу промелькнула тень, а затем она расслабилась полно, как откатывающаяся в прибое волна. Фарнак не успел осознать, что с ней, потому что в этот миг прибой накрыл его самого. Он всей тяжестью вжал маленькое тело «амазонки» в пол, а когда опомнился, то похолодел от испуга, что мог раздавить Бреселиду. Однако та оказалась на редкость прочной. Она выкатилась из-под него, как яичко из-под курицы, и тут же притянула юношу к себе, понимая, что именно он нуждается сейчас в ласке и утешении.

Какое-то время они лежали рядом. Бреселида пристроила тяжелую руку Фарнака у себя на плечах и прижалась щекой к его теплому, тяжело ходившему боку. Потом она заснула. Пастух продолжал смотреть в проем окна на небо со слабой россыпью звезд и думать о случившемся. Кто она? И зачем приехала сюда? Кто он сам? За какие заслуги ему сделали такой подарок? Что это был именно подарок, Фарнак не сомневался. Лежа рядом с Бреселидой, он как будто ощущал свое право на нее. Право это было давним и коренилось в его жутковатых снах, когда он словно обретал чужую душу и становился больше себя самого в десятки раз…