Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – вильдграф

– Отвечаю честно, ибо умереть желания никакого нет… Кроме великого почтения к вашей мудрости… меня привела еще и жажда узнать, где находятся… огры.

Его глаза чуть расширились, он долго всматривался в меня, словно не верил, что видит, я видел, как его взгляд меняется, обшаривая меня с головы до ног.

– Да, ты не соврал… – пробормотал он озадаченно. – Удивительно!

– Что есть такие честные люди? – рискнул я спросить.

– Что ради такой ерунды…

– Знания, – сказал я, – сила.

– Гм, но почему огры?

– Тороплюсь, – объяснил я. – Если вы так легко определяете, когда человек говорит правду, а когда врет, то посмотрите на меня еще раз!

Он сказал с угрозой:

– Я все время на тебя, дикарь, так смотрю. И если станешь врать, замечу сразу. Даже по мелочи.

– Меня в самом деле интересует только места обитания огров, – сказал я. – Нет, это ложь, меня многое интересует, в том числе и вы, потому что я вообще любопытен, а к магам питаю величайшее уважение, как к людям, добывающим знания… но сейчас именно огры, да, у меня к ним дело.

Он слушал внимательно, скривился. На вообще-то неприятном лице отразилось колебание, словно не решил, что со мною делать и как умертвить, чтобы не забрызгать стены, наконец проговорил в сомнении:

– Я не жалую гостей. Ничего хорошего от них не бывает. Однако ты заинтересовал. Хорошо, заходи.

– Спасибо, – сказал я поспешно. – Я трепещу от почтения. Знаете, всегда восторгался магами, хотя сам по врожденной лени выбираю пути попроще.

– Иди вон туда, – прервал он.

– Да-да, – сказал я угодливо. – Я всегда говорил, что нужно слушать не сильных, а мудрых. За что и получал…

– Неудивительно, – буркнул он. – Топай, топай!

– Как скажете, господин…

Он сказал брюзжащим голосом:

– Иди прямо!

– Дорога мужчин! – сказал я с восторгом. – Мы всегда идем прямо и только вперед, как крокодилы, и не отступаем, хвост не дает…

Он прервал:

– Во-о-он тот стол, видишь? За него и садись. Никаких резких движений, моя охрана бывает чересчур бдительной.

Я не видел никакой охраны, но это не значит, что ее нет: маги помешаны на безопасности. Чем больше человек приобретает знаний и опыта, тем больше страшится потерять накопленное от удара дубинкой дурака или ножа пьяного прохожего.

Стараясь двигаться осторожно и не делать резких движений, я тихохонько двигался в глубь зала. С середины зала под ногами зашуршали эти странные опавшие с каменного потолка листья, все такие же золотые, багровые, пурпурные, оранжевые…

Маг, шикарно блестя голым черепом, двигался в сторонке, лицо недовольно-презрительное, вдруг спросил раздраженно:

– Чем тебе так не нравится моя лысина?

Я охнул.

– Что вы! Совсем наоборот! Лысина – это полянка, вытоптанная мудрыми мыслями. Вы же знаете, как это обычно бывает у нас: в голову мысль пришла, но никого не застала. Или кому-то в голову явилась, а там уже была одна – подрались. Но потом помирились, теперь у такого их две…

Он покосился на меня все еще с раздражением, но смолчал, а я шел и едва ли не по детской привычке загребал ногами листья. За толстенной колонной, закрывающей вид, открылся весь зал. Свод теряется в звездной высоте, по обе стороны вдоль стен исполинские статуи. Таких изысканно сложных чудовищ я не мог и вообразить. А вдали нечто вроде гигантского камина, перед ним к нему спинкой трон на возвышении с тремя ступенями. Над камином нечто вроде застывших складок исполинского занавеса из красного камня, по бокам черные выпуклые круги, похожие на щиты великанов.

Листья продолжали медленно опускаться на пол. Я протянул ладонь и поймал один – еще сочный, пурпурно-красный с оранжевыми прожилками, живой, но уже с отпавшим корешком.

Маг поглядывал с интересом.

– Мне кажется, – сказал он неожиданно, – тебе нравится ходить вот так по лесу, загребая ногами листья?

– Угадали, – ответил я с неловкостью.

– Почему? – потребовал он.

Я пожал плечами.

– Не знаю. Дурак, наверное.

Он фыркнул.

– Что-то слишком легко признаешься в дурости!

– Но не в слабости же? – воскликнул я бодро. – Дуракам везде счастье! В жизни за все приходится платить, но дуракам – скидки. Пока дурак встанет на ноги, скольким он переломает шею – разве это не счастье? У нас, дураков, дорога всегда прямая и проторенная. Дай нам, дуракам, точку опоры, и мы сумеем поставить в дурацкое положение весь мир. Так что дураком быть здорово… А как мудрым стать, у нас каждый дурак знает!

Он ошалело таращил глаза, даже потряс головой, стряхивая умности, наконец проговорил в некотором недоумении:

– Да-а, впервые вижу такого… дурака.

– Нет ничего разносторонней, – сказал я хвастливо, – чем интересы дураков. Я слышал, что самые умные мысли приходят в голову именно при наблюдении за дураками! Потому что дураки и мудрецы похожи – мы не такие, как люди средние и ограниченные.

Он посматривал внимательно, мою браваду просек, за личиной дурака прятаться удобно, но трудно, опытный глаз раскусит притворство быстро, а этот маг, похоже, меня переоценил еще раз.

– М-да, – согласился он, – мы на них не похожи. Более того, они всех нас одинаково считают дураками.

Мимо нас проплывают стол с колбами и тиглями, закопченные котлы, одни из сырого чугуна, другие из незнакомого металла и настолько изысканной формы, что какие к черту котлы, это что-то иное, приспособленное под дикарские котлы…

Справа и слева между статуями зашипело. Кверху выстрелили струи пара, маг не обратил внимания, мне даже показалось, что чуть-чуть поморщился, я тут же спросил:

– А что это значит?

Он отмахнулся.

– Я не уверен, что это сделал я. Если я, то побочный эффект, а скорее всего, так происходило и раньше. Да-да, этот зал не я создал! Просто занял и кое-что приспособил.

Справа от трона в стене бушует огненная дыра, в которую проскочила бы повозка с двумя лошадьми. Я смотрел с содроганием, такими должны быть внутренности Солнца, звездный жар которого сожжет неосторожно приблизившуюся Землю, как муху.

Слева от трона так же аккуратно очерченная, словно циркулем такого же диаметра, абсолютно черная дыра, где исчезают все тени, отблески, искры, а также беспечно залетающие туда опадающие листья.

– А листья откуда? – спросил я.

Он пожал плечами.

– Мог бы соврать, что это я так создал, но на самом деле… листья всегда вот так. Всегда! Но никогда слой на полу не становился слишком… неэстетичен. А только вот так: красиво, торжественно, слегка грустно, осень все-таки…

– Вечная осень?

– Красивая пора, – сказал он.

– Осень этим летом удалась на славу, – согласился я. – Вообще осень – это постаревшее и поумневшее лето. Ценю ваш вкус!