Софья Ролдугина - Трудный возраст

   Гулкий металлический грохот был подобен грому. Или так показалось в этой тишине?

   - Ой, мама... - простонала Янош, потирая пострадавшую поясницу. - Ёж, ты как? Живая? Извини, пожалуйста, я...

   - Живая, - глухо откликнулась Ёж, с трудом пытаясь подняться. - Успокойся, это случайно получилось, я сама хороша. Поедем отсюда, правда что ли.

   Но было уже поздно.

   На шум из ангара выбежали люди, и с первого взгляда стало ясно, что никакие это не райдеры. Разве те стали бы сразу доставать пистолеты и целиться по простым девчонкам?

   - Вы кто, вашу мать?! - заорал басом какой-то верзила. Безоружный, в отличие от остальных, но жутким химическим запахом от него несло сильнее, чем от прочих. - Вы какого хрена тут забыли?!

   Вязкие, агрессивные мысли его затягивали Янош, как в гнилой водоворот, и с запозданием, обмирая от страха, она догадалась, что это был за странный запах.

   Наркотики. А тут либо склад товара, либо точка сбыта.

   Вот почему избили Дэна! Вот почему пропал тот, второй парень - наверняка его просто прикончили как свидетеля! И теперь Ёж и она тоже...

   - Мы - никто, так, мимо проходили, ничего не видели! - крикнула Янош, выигрывая время. Ёж поднималась на ноги, но слишком медленно и неловко после падения. Еще бы, так навернуться! А стенки ангара еще и неровные, из ребристого металла... - Ой, а кто это у вас за спиной?

   Янош ляпнула это наобум, просто так - и сама обомлела, когда вдруг различила за спинами бандитов что-то темное, злое, агрессивное... Оно метнулось вбок, сминая стенку ангара с диким скрежетом. Ёж, только вставшая на ноги, едва не свалилась снова, но Янош успела подхватить ее и потянуть - вперед, вперед, к спасительному повороту.

   Уже у самой границы линии ангаров, что-то чиркнуло по асфальту.

   Пуля.

   У Янош даже все ругательства из головы вылетели. Остался один инстинкт самосохранения - неистощимый, подгоняющий вперед, закипающий в крови полупроснувшимися регенами. Ёж, кажется, тоже гнали вперед инстинкты - человек в нормальном состоянии не может так перескакивать через препятствия, падать и сразу подниматься, забывая о разбитых коленках, ободранных ладонях, о синяках и ушибах...

   Стена с веревкой показалась впереди слишком быстро. Девчонки не успели затормозить - слишком разогнались. Янош только и сумела, что проскользнуть вперед подруги, стиснуть ее в объятиях, закрывая собою, принимая удар на себя - и мир вспыхнул ослепительной болью. И хорошо бы упасть сразу, тут же, на месте, отлежаться - но времени нет. Совсем.

   Тихонько поскуливая от боли, Янош дотянулась до веревки и обвязала ею полуобморочную девчонку. Щелчок рычажка - и ролики сменились на шиповки. Упираясь ногами в стену и подтягиваясь по веревке, Янош вскарабкалась на верх стены, встала поустойчивей на широком парапете - и принялась осторожно вытягивать подругу.

   "Я сейчас или упаду, или ее уроню, - билось в висках сумасшедшее. - Нет. Я не человек. Я шакаи-ар. Я сильнее. Сильнее..."

   Наверное, в какой-то момент в Янош что-то сломалось. Отключилось человеческое, включилось древнее, замешанное на инстинктах и звериной жажде выжить. Она не запомнила, как и когда Ёж оказалась наверху, как они обе спустились и куда побежали потом. Пришла в себя лишь у дальнего пляжа, близ мыса, в диком и пустынном месте.

   Болело, кажется, абсолютно все.

   Янош улыбалась морю, искрящемуся на солнце, такому же синему, как бесконечное небо над головой, и вдыхала всей грудью соленый воздух.

   Сбежали. Выжили.

   - Гильза, - произнесла вдруг Ёж четко и тихо. - Дэнова гильза там осталась. Шнурок порвался...

   Долгая волна накрыла мокрый пляж - и с шуршанием откатилась.

   Опираясь на руки, Янош подползла к безучастной, будто окаменевшей девчонке - и обняла ее за плечи, наваливаясь всей тяжестью и прижимая к сыроватому песку.

   - Не смей возвращаться за этой штукой, - прошептала она в шею Ёж. - Не надо, слышишь? Я сама вернусь и найду ее. Честно-честно, обещаю, Ёж. Только ты туда не суйся, хорошо?

   Ёж молчала.

   Янош, уставшая уже до зеленых пятен в глазах, цапнула ее за плечо по-собачьи и пригрозила:

   - Попробуешь поехать - сама тебя поколочу. Обещай, что не поедешь.

   И Ёж, как будто очнувшись, тихо сказала:

   - Хорошо, обещаю.

   Ложью от нее не пахло. Янош расслабилась.

   Теперь предстояло несколько трудных вещей. Во-первых, рассказать о произошедшем деду Ежа. Во-вторых, сознаться, что она, Янош, тут без родителей. В-третьих, убедить деда пойти в полицию и заявить о присутствии подозрительной группировки в одиннадцатом квартале. Сложность заключалась в том, что Янош наверняка вызвали бы давать показания, проверили бы документы - и вот тогда бы обнаружилось, что она живет здесь без родителей. И - привет дорогой службе опеки!

   Проблемы, проблемы...

   "Младший, наверное, оценил бы мой творческий подход к влипанию в неприятности", - подумала вдруг Янош.

   И с этой мыслью провалилась в сон - мгновенно и необратимо, как падают в море с обрыва.

   Четыре дня Янош разрывалась между работой и приглядом за Ежом. Благо еще ежиный дед оказался человеком понимающим и пообещал наведаться в полицию с заявлением.

   - У меня кой-какие связи еще сохранились, да и сына моего в этом городе уважают, - задумчиво почесал он подбородок. - Авось найдем управу на негодяев. Ух, в ракетные войска бы их! Да на фронт, да на фронт!

   А все свободное время - его, к сожалению, оставалось немного - Янош отсыпалась. Тот последний рывок, сумасшедший побег из одиннадцатого квартала, словно выкачал из нее все силы. Тянущая боль в мышцах так и не проходила, наоборот, с каждым днем усиливалась - понемногу, но ощутимо. Сны стали невыносимо яркими. В слитном хоре видений, чувств и мыслей чаще и чаще становились различимыми отдельные голоса. А порой та же невероятная чуткость возвращалась и днем - и тогда Янош, где бы ни находилась в тот момент, замирала на несколько секунд, оглушенная этим обжигающим, полным, восхитительным, вкусным... Хотелось кинуться следом за случайным прохожим, в котором гремел оркестром целый мир, окунуться в звенящие сны девочки, задремавшей в кафе, бежать сквозь толпу и впитывать, впитывать, впитывать все, что чувствуешь.

   Но потом сверху словно стеклянный колпак опускался - хлоп! - эмпатия вновь засыпала.

   Больно, почти до одури больно - и сладко. Как на качелях - то взмываешь в самое небо, то падаешь, и скрипят железные крепления-суставы, и, кажется, раскачивается сама земля.