Юлия Латынина - Сто полей

И замолчал. Он, Марбод, не будет торопить колдуна с ответом. Но и отказаться ему не даст. Прыгала саламандра на факелах, прыгали в мешке покойники из Золотого Улья, и души пластин панциря, крытые красным лаком, резвились в зеркалах, подобно маленьким драконам хрустального сада.

– Отдайте-ка мне эту штуку, – вдруг сказал Ванвейлен, показывая на лазер.

– А что это?

– Не знаю, за троном лежало.

– Положите это лучше на место, – сказал Киссур, – тут полно всяких вещей, которые были сделаны еще до времени людей, а когда люди начинают пользоваться силами, которые существовали еще для них, может выйти черт знает что.

На этом разговор их в пещере закончился, и Ванвейлен сходил за пустой трон, чтобы отставить там лазер, – но, конечно, не оставил, а сунул за отворот сапога, потому что не так-то много у него было с собой таких штучек, чтобы расставаться с ними без крайней необходимости.

"Черт побери, – думал Ванвейлен, – только этого мне и не хватало! Хорошо, что он не сделал этого приглашения Бредшо, у того и так язык чешется проповедовать среди местных крестьян.

Стать истинным колдуном при истинном короле? Неужели этот мальчишка думает, что историю делают мечом, хотя бы и волшебным?

Но когда Ванвейлен вылез из пещеры, и увидел разрушенные стены, оплетенные повиликой, и стертую роспись на рассыпавшихся дверях, он вдруг вздрогнул и подумал: хотя похоже, что здесь триста лет историю делают именно мечом. Будто в этом мире закон исторического регресса вместо исторического прогресса.

Наверху было солнечно и шумно.

Лух Медведь нахмурился, увидев Кукушонка живым.

Развели костер, зажарили дичь, мешок с пчелами повесили над дымом. Марбод посадил Ванвейлена по одну руку, а Белого Эльсила, своего боевого друга, по другую. Еще дальше сел Бредшо: только эти двое чужеземцев и оказались среди охотников. Когда наелись, Ванвейлен стал расспрашивать о родословной солнечного меча, и Белый Эльсил рассказал ему следующую историю.

Когда аломы жили там, где ровно и песок, у короля их родились два сына: Ятун и Амар. Мать Ятуна и Амара принесла в приданое мужу драгоценный меч и яшмовое ожерелье. На свадьбе было сказано, что потомки меча и ожерелья покорят страну Великого Света.

Однако муж бросил женщину и детей, а драгоценные подарки отнял. Выросши, Ятун и Амар потребовали от отца вернуть приданое. Тот оказался. «Что делать? Как ни решить – все зло, а откажешься выбирать – прослывешь трусом». Потому что, с одной стороны, надо отомстить похитителю родового имущества, а с другой – нельзя поднять руку на отца. В таких случаях гадают на постороннем, и посторонний нагадал: можно убить отца. Но прибавил: сделав это, вы завладеете страной Великого Света, но навлечете на нее проклятье и раздоры. Но так как ожерелье с мечом были очень красивые, то Ятун и Амар пошли и убили отца.

– А потом? – спросил Ванвейлен.

– Потом Амар забрал себе ожерелье, а Ятун – меч. Завоевали страну Великого Света, разделили ее и поссорились. Род Амара до сих пор правит на востоке, а дом Ятуна пресекся и меч сгинул.

– Не сгинул, – поправил Белый Эльсил, – а спит на дне озера и ждет истинного короля.

– Стало быть, – подытожил Ванвейлен, которому в свете недавнего предложения Марбода не терпелось узнать всю подноготную волшебного меча, – Страна Великого Света распалась на кусочки по причине родового проклятия. А отчего утонул меч? Новое проклятие?

Что-то хрустнуло. Это Кукушонок сломал двурогую стрелу и кинул обломки в огонь. Листья катальпы укоризненно зашумели. Один из дружинников всполошился, стал вылавливать из огня железный наконечник.

Белый Эльсил поднял голову с колен Марбода и посмотрел на Ванвейлена. Он был зол на чужеземца за то, что Марбод пощадил его и его золото, за то, что из-за чужеземца Марбод не взял Эльсила с собой в подземный храм, и особенно – за последний вопрос.

– Меч утонул не от проклятия, – сказал Эльсил, а от женского коварства. Дочь последнего Ятуна понесла от дворцового пажа. Король велел его казнить на своих глазах, а дочь отдал рабу.

– Вольноотпущеннику, – поправили сзади.

Эльсил усмехнулся.

– Ну, вольноотпущеннику. Ведьмино отродье, приплыл в корзинке. Имя дали – просто Алом, как всем незаконнорожденным. Король, конечно, сделал потом зятя дворцовым управляющим.

«Гм, – подумал Ванвейлен, – интересно, король зятя сделал управляющим, или управляющего – зятем?»

– Женщина, однако, должна была отомстить за смерть возлюбленного и приказала мужу убить отца и братьев. Рабу самому на такое не решиться.

Тут один из дружинников поднял голову, и увидел, что прибежал лесной дух-щекотунчик с глазами как плошки и сел меж ветвей катальпы. Но дружинник был глупый, и подумал, что щекотунчик прибежал на запах бузы и жареной дичи.

А Лух Медведь вскричал:

– Что ты брешешь! Отец первого короля Алома – сам Шакуник! Всех великих королей вынимали из корзинок и птичьих клювов!

Белый Эльсил усмехнулся.

– Все равно престолом он завладел незаконно… Это-то вы не будете оспаривать?

– Почему? – спросил Бредшо. – Потому что захватил его убийством?

Белый Эльсил покачал головой.

– Нет. Когда Шадаур Алом получил королевство, все родственники его жены по мужской линии были мертвы, а имущество по закону при этом переходит к старшей дочери. Не считая, конечно, вдовьей части. Вдова затворилась, три года жгла свечи. Наконец покойник явился: совсем как при жизни, только голову держал под мышкой. «Боги, говорит, меня отпустили до утреннего прилива.»

Теперешние Белые Кречеты – от ребенка, зачатого этой ночью. И с тех пор, как он зачат, род Аломов, стало быть, царствует незаконно.

Лух Медведь вскочил с места:

– Это позор, что тут рассказывают о короле! Знаем мы, от кого беременеют через три года после смерти мужа!

Надо сказать, что Лух Медведь не так давно захватил караван с шерстяной тканью из Кадума, и очень многие его за это попрекали, потому что он почти ничего не раздал дружинникам.

Марбод Кукушонок тоже встал, распустил шнурки у плаща, плащ кинул на землю, и ссадил на него с плеча белого кречета.

– Такие слова, – сказал Кукушонок, – не кадумская шерсть. За такие слова полагается платить.

Тут собачьи головы на ножнах мечей насторожились, а люди увидели, что сегодня случится две песни: про стеклянный дворец и про поединок. А щекотунчик в ветвях катальпы посинел и стал делать так: глаза у него остались неподвижными, а все остальное завертелось в шкурке, как жернов.

Марбод Кукушонок и Лух Медведь вынули мечи и велели людям рисовать круг, и тут сбоку вынырнул отец Адрамет, монах-шакуник:

– Сударь… Никто не сомневается в величии вашего рода. Но что будут говорить о сегодняшнем дне? Королю скажут: Марбод Кукушонок дрался, чтоб доказать, что монахи-ятуны способны творить чудеса.