Юлия Остапенко - Птицелов

Как забавно он реагирует на слово «Балендор». Будто судорогой его сводит. А не успел ли он пожалеть о том, что сделал на том злосчастном турнире? Последняя мысль отозвалась в Лукасе тенью недовольства — он не хотел бы услышать на этот вопрос положительный ответ.

— Стало быть, дельных идей у вас нет, — подытожил он. — Тогда соблаговолите выслушать мои. Пока что я вижу следующие варианты. Я могу отвезти вас в мой замок и держать там на цепи, как пса, пока за вас не заплатит выкуп кто-либо из ваших любящих родственников. И меньше чем на пять сотен я не соглашусь, сами понимаете. Ещё я могу убить вас прямо здесь и сейчас — неторопливо и изобретательно, думаю, благородные мессеры помогут мне советом, когда моя фантазия иссякнет. А ещё я могу снять с вас портки и прилюдно высечь, а после с миром отпустить на все четыре стороны. И, вы знаете, последний вариант мне более всего по душе.

Он улыбался всё время, пока говорил — эта улыбка была одним из самых сильных его орудий, в первую очередь потому, что её всегда истолковывали верно. А может, дело в тоне его голоса — рыцари на сей раз не стали смеяться, словно поняв, что говорит он абсолютно серьёзно. Марвин тоже это понял, потому что когда Лукас умолк, в его лице не осталось ни единой капли крови.

— Вы не посмеете, — очень медленно сказал он.

Лукас расхохотался. Его смех никто не подхватил.

— А вы так и не научились проигрывать, сэйр Марвин из Фостейна! Вы что, не понимаете, что я сделаю всё, что захочу, и вы не сможете мне помешать? И благородные мессеры, глядящие на меня так неодобрительно, тоже не смогут. Смотрите-ка, вы тронули их каменные сердца. Или вы согласны с ними и предпочитаете кастрацию? Я не доставлю вам такого удовольствия. Эй, Илье! Наломай-ка мне ивовых веток пожёстче!

— Лукас, брось, — хмыкнул Ойрек. — Это не остроумно. Куда как лучше его повесить.

— Вот именно — лучше, и сэйр Щенок из Балендора явно бы это предпочёл, — Лукас встал и пошёл вперёд. Чьи-то ноги, вытянувшиеся поперёк его пути, торопливо убрались. Марвин стоял, будто врос в землю, и смотрел, как он приближается. Лукас остановился напротив него — в точности как тогда, на ристалище. Они были примерно одного роста — Марвин чуть ниже, но их глаза находились друг против друга, точнее, враг против врага. И сколько же ярости было в этих по-детски больших и по-взрослому бешеных глазах… ещё не волчьих, но — волчачьих.

— Ну надо же, как любопытно всё обернулось, — негромко спросил Лукас — но в наступившей тишине каждое его слово звучало очень чётко. — Когда мы виделись с вами в последний раз, помнится, я надавал вам оплеух. Правда, зрителей было побольше. Вам казалось, хуже быть не может? А если сейчас я высеку вас на глазах этого пусть не столь обширного, но не менее любопытствующего собрания — вы наконец-то научитесь признавать своё поражение, или по-прежнему будете хорохориться?

— Я убью вас, — одними губами сказал Марвин.

— Конечно, — улыбнулся Лукас. — Непременно. Я бы и сам за такое убил кого угодно на вашем месте. Но в данный момент перевес на моей стороне. Хоть этот-то вы признаёте?

Марвин не отвёл взгляд ни на миг — и это было хорошо, эх, до чего же это было хорошо! Лукас надеялся, что в его взгляде не отражается симпатия, которую он чувствовал к этому глупому стойкому мальчишке. Стойкость — это главное, а ум-разум придёт со временем.

Ничего… научим.

Он перестал улыбаться и сказал:

— Что же мне с вами делать, мессер?

Рядом возник оруженосец.

— Сэйр Лукас, ив вокруг не видать, — доложил он. — Берёза подойдёт?

— Забудь, — не глядя на него, ответил тот. — Отведи его обратно. Позови лекаря, пусть поглядит — его вроде лихорадит. И присматривай, чтоб не сбежал.

— Да как он сбежит — наши кругом, — хмыкнул Ойрек.

Лукас, не ответив, развернулся к примолкшим рыцарям.

— Благодарю за компанию, мессеры. Не унывайте, её светлость велела веселиться, — напомнил он и, отсалютовав, пошёл прочь. Он чувствовал на себе взгляды — и подумал: интересно, сколько из них поняли, что сейчас произошло? Вряд ли хотя бы один.

Кроме самого Марвина, разумеется.

Ближе к вечеру Лукас заглянул проведать своего пленника. Тот снова был без сознания — точнее, как выяснилось со слов Илье, спал после травяного настоя, который дал ему армейский лекарь.

— И он согласился выпить? — заинтересовался Лукас. — Или насильно влили?

— Нет, согласился, даже с охотой, — ответил Илье. Лукас не смог сдержать улыбки, глядя на расслабившееся во сне лицо Марвина. «А волчонок не так-то глуп… Во всяком случае, пустая спесь в нём не всегда пересиливает голос разума. Он хочет вырваться и отплатить мне за всё, а для этого ему нужны силы. И, по крайней мере, он это понимает».

— Посматривай тут за ним, — велел он.

Ночь Лукас просидел у костра, потирая сжатые в кулаки пальцы и тоскуя по мягкому климату южной доли Предплечья. С ним никто не разговаривал, даже Ойрек ни словом не помянул недавнюю сцену. Они не понимали, чего он добивается. Ничего удивительного — Лукас всю жизнь находил удовольствие в вещах, которые другим казались странными. И именно благодаря этому получил всё, чем сейчас обладал. Потому что нельзя было делать то, что он делал — для короля, для патрицианцев, для множества частных лиц, — не упиваясь этим. Нельзя было подчинять себе волю и разум других, если только воля и разум других не были слаще вина. И Лукас лишь теперь понял, что почти забыл вкус этой сладости. Почти совсем забыл… надо же.

Он думал об этом всю ночь, потягивая брагу и слушая пьяные песни товарищей по оружию. А утром отправился в свою палатку. Илье дремал на бочке у входа. Лукас разбудил его затрещиной. Оруженосец взвился на ноги и в панике завертел головой.

— А?! Что? Сэйр Лукас?!

— Вот удрал бы пленник, а ты бы и не заметил, — незло пожурил его тот и заглянул в палатку. Марвин не спал — сидел в углу на горе одеял, мрачно уставившись в угол, и выглядел заметно лучше, чем накануне. Похоже, отвар местного костоправа подействовал.

— С добрым утром, сэйр Марвин, — приветливо сказал Лукас. Тот вскинул на него ненавидящий взгляд. Лукас покачал головой: — Манерам вам ещё учиться и учиться. А я, между прочим, решил вашу судьбу. Илье, развяжи его.

Оруженосец обомлел, но приказ выполнил. Освободив руки Марвина, он тут же отскочил, будто боялся, что тот бросится на него (как дикий зверь, удовлетворённо подумал Лукас), но хозяин поймал его за плечо.

— Нет, останься. Я хочу, чтобы ты был свидетелем. Слушайте меня внимательно, мессер, — обратился он к Марвину. — Вы теперь здоровы, смогли бы освободиться сами, так что приглядывать за вами хлопотно. Ещё оруженосца моего прибьёте, а мне бы этого не хотелось. Да и надоело торчать ночами под открытым небом, предоставляя вам собственное жильё. — Марвин слабо вспыхнул, но Лукас, будто не замечая этого, продолжал: — Я не поступлю с вами так, как вы того заслуживаете. То есть не высеку, да. — Снова вспыхнул — эх, какой же он ещё мальчишка. — Я отпущу вас за выкуп, как и положено. Обращаться стану соответственно. Вы ни в чём не будете нуждаться, и сцены, подобные вчерашней, не повторятся. Но взамен вы должны пообещать мне, что не сбежите. Сделаем вид, что забыли ваше бесчестье в Балендоре и поведём себя так, как должно благородным мессерам. Что скажете? Но знайте, если вы всё же сбежите и я поймаю вас, то снова надаю оплеух.