Юлия Остапенко - Что там, за дверью? (“Фантастика 2006” сборник)

— Понимаю, тяжко тебе. Но главное, не я один это понимаю. Ваши, из отдела сбыта, все начальство рапортами засыпали — ты, дескать, ерундой занимаешься, а текучку забросил, им реально за тебя работать приходится. Да и в соседних отделах поговаривают, что твой видок заставляет вспомнить о смерти… Поэтому держись хоть как-нибудь. Осталось-то чуть. Даже если уволят тебя — ничего, в другую Корпорацию эмигрируешь, у меня знакомые есть, как-нибудь присгроим…

Исхудавший, со ввалившимися щеками и тусклыми глазами Сергей почти не вставал из-за своего стола. Как-то, начав смахивать крошки от обеденного сандвича, он не остановился, пока не отдраил весь кабинет, на время уборки просто выкатив протестующих коллег прямо с рабочими креслами в коридор Начальник отдела, связавшись с Прустом, велел всем не вмешиваться, что бы Глагольцев ни делал. Входящие вызовы к его служебный канал давно переадресовывались коллегам — вид Глагольцева, согласно многочисленным докладным запискам “отрицательно сказывался на имидже Корпорации”. Служебные исходящие от него автоматически резались специально установленным фильтром…

Перед окончанием контракта Сергей решил отработать пропущенную когда-то стажировку на основном производстве. Наблюдая за производством стирального порошка, он впервые за последние несколько месяцев смог расслабиться. Почти вся работа выполнялась машинами, операторов — минимум, отпала постоянная надобность удерживать сводящую скулы улыбку… Порошок методично рассыпался по коробкам, жидкие моющие средства разливались в разномерные флаконы, а Глагольцев думал, сколько людей занимаются равно бурной и бесполезной деятельностью, чтобы иметь возможность урвать свой кусочек. И еще интересовало его, что же все-таки в этой суете делало обычные мыльные пузыри бриллиантовыми?

— Не в прок тебе образование, ламер, — ответил на эти размышления Талгат, — как раз за счет обрастания человеческой возней пузыри и превращаются в бриллианты. Это примерно как песчинка в улитке становится жемчужиной.

По окончании стажировки Глагольцев подал рапорт с просьбой о переводе на производство. В просьбе было отказано.

Улыбка Пруста сияла торжеством, каждую фразу менеджер распинал восклицаниями: на очередной планерке проводилась презентация Финишера.

— Итак, друзья, как все вы только что видели в приведенной статистике, эффективность Финишера для персонала нижнего звена полностью доказана! Поэтому в самое ближайшее время все вы обзаведетесь Финишером, который позволит нам еще лучше работать на благо и процветание нашей великолепной Корпорации Денкель! Когда я говорю “нам”, я имею в виду не только вас, но и себя, — Финишер проходит испытания на менеджерах среднего звена, и уже со вчерашнего дня я сам могу служить примером его прекрасной работы! А пока давайте поблагодарим нашего коллегу Сергея Глагольцева, который был одним из первых экспериментаторов, и его результаты оказались блестящими! Руководство Корпорации Денкель награждает его премией и переводит в разряд постоянных служащих, а нам с вами остается только поаплодировать Сергею, ведь быть первым всегда нелегко! Вот он, наш герой!..

Губы аплодирующих Глагольцеву коллег были растянуты в улыбках, а из глаз смотрели злоба, растерянность и обреченность. Холодея, Глагольцев понял, что устами Пруста говорит сама Корпорация, и все попытки переиграть ее были напрасны.

“Если начальство обласкало тебя прилюдно, задумайся, не стоит ли считать это харрасментом?” — пришла в голову цитата из “Корпоративной Кама Сутры”. Что есть, то есть — несмотря ни на что, отымели его по полной. Мозги любого служащего, от контрактника до менеджера, принадлежат Корпорации, которая использует их по своему усмотрению, и только телу зачем-то оставлено прайвеси…

Оттолкнувшись от этой идеи, Сергей за пару минут преодолел мысленное расстояние от морального харрасмента до физического.

Генрих Пруст споткнулся в аккурат на словах “Да, кстати, для сотрудников с Финишером рабочий день увеличивается до пятнадцати часов”: Сергей Глагольцев встал, подошел к нему, приспустил штаны и нагнулся. Улыбка менеджера по персоналу заметалась на лице, все теряя градус, потом впервые за многие годы уступила место оторопи, борьбе, наконец, отчаянию — и Пруст повернулся к Глагольцеву, нащупывая застежку брюк.

Олег Дивов

МУЗЫКА РУССКОЙ АМЕРИКИ

Если Юл Бриннер приехал в Париж из Харбина с полной гитарой опиума, то Иван Долвич, образно выражаясь, привез из Москвы в Нью-Йорк полную балалайку музыкальных идей. В конце 80-х Иван основал на Брайтоне альтернатив-группу “Big Mistake!”, которую одни критики называют “самой проамериканской”, а другие “самой антиамериканской” группой в мире. Думается, обе стороны правы.

В любом случае — нравится вам агрессивный пафос “Big Mistake!” или вас тошнит от ее примитива и беспардонности — группа заслужила репутацию одной из самых уважаемых “альтернативных” команд. На этом фоне отсутствие “Big Mistake!” в коммерческих чартах не значит ничего. Их последний альбом “Bushshit” запрещен в большинстве штатов, но со всей Америки начинающие альтернатив-музыканты присылают свои демо-записи Ивану Долвичу.

Покидая Россию, бывший майор советского “спецназа” имел в багаже только сумку с одеждой, две бутылки водки и сувенирную балалайку, которую намеревался продать. Большинство известных майору английских слов происходили из “военного разговорника”, остальные были нецензурными. Даже “да” и “нет” в устах Ивана звучали мрачно и угрожающе. Неудивительно, что узкий лексикон, брутальная внешность и боевые навыки привели майора на должность вышибалы в одном из ночных клубов Брайтон-Бич. Иван быстро освоился в этой роли, проявив себя непревзойденным мастером запугивания. По словам хозяина заведения, “Иван заработал нам кучу денег, ведь в клубе стало очень тихо, и сюда пошла солидная публика”. Что понимать под “солидной публикой” на Брайтон-Бич 87–89-х годах, мы лучше умолчим. Так или иначе, Иван Долвич стал менеджером службы безопасности.

У майора была странная манера — на рассвете, когда клуб закрывался, Иван обычно поднимался на сцену. Огромный, похожий на медведя воин ходил между инструментами, разглядывал их, осторожно трогал. Внимательно и недобро глядел со сцены в зал (“Это было страшновато — Долвич будто нарезал сектора обстрела”, — вспоминает один из охранников). Иногда майор присаживался за синтезатор и барабаны, словно обживая места музыкантов. Он никогда не пробовал играть, вероятно, опасаясь насмешек. Сарказма в свой адрес майор не переносил. Считалось, что у него нет чувства юмора. Дальнейшие события показали, насколько это было ошибочное мнение.