Роман Афанасьев - Война чудовищ

Они хотели сделать из него птицу. Десяток седобородых королевских магов пытались изменить его и еще троих ребят попавших в магические застенки. Они все были – никто. Бродяга, воришка, безымянный сирота и он – последний отпрыск обедневшего рода. Его мать умерла рано, а отец связался с заговорщиками, пытаясь хотя бы так получить деньги на воспитание сына. Заговор раскрыли. Король Тисадор, отец принца Геордора, никогда не отличался добротой и терпением. Всех участников заговора казнили. Десятилетний Эрмин, сын изменника, попал в сырые застенки, которые, по чести говоря, немногим отличались от стен его старого дома. А потом король отдал его магам. А они попытались сделать из него птицу.

Казалось, что в этом не было никакого смысла – люди не могут летать. Маги действовали наугад, по старым записям, оставшимся от великих колдунов древности. Сами не зная толком, ни что они делают, ни как это нужно делать, ни что у них из этого получится.

Первым умер бродяжка. Голодавший с рождения, он оказался слишком слаб и не вынес действия магических эликсиров: однажды утром не проснулся, и все. Потом ему завидовали, особенно воришка. Тот умер на железном столе, когда маги кромсали его тело ножами, пытаясь справиться с наростами на спине. Они должны были превратиться в крылья, но однажды вспухли огромными кровавыми буграми, похожими на тыквы. Воришка страшно кричал, проклиная магов, а те пытались спасти то, что осталось от маленького юркого мальчишки. Он умер на столе, с проклятьем на устах, так и не увидев напоследок дневного света.

Сирота и Эрмин решили бежать. Уже несколько месяцев их поили эликсирами, и ребята чувствовали, как меняются их тела. Это было больно – очень больно. Тело изменялось день и ночь, в глазах стояла кровавая пелена, и для маленького Эрмина грань между светом и темнотой стерлась. Осталась только боль. В спине, в руках, в ногах – везде. Он ничего не ел, слабел с каждым днем, а глаза болели так, словно в них заложили угли. Сироте было не лучше.

Обоих не раз укладывали на железный стол в башне Магов и шептали над их телами заклинания, пока мальчишки не теряли сознания от боли. Но самое страшное было впереди – до полного изменения еще далеко, но маги собирались пойти до конца. Ребята знали: им все равно не выжить. И однажды ночью они попытались бежать.

Путь к свободе был только один – вниз головой с высокой Башни Магов, на вершине которой находилась их темница. Но оставалась крохотная надежда, что им удастся упасть в крону деревьев королевского парка, а не шлепнуться на камни площади. Оба знали, что, скорее всего, они разобьются насмерть, но умирать на столе, под ножами магов... Лучше – вниз головой на камни.

Эрмину повезло. Он изменился больше, чем сирота, и потому весил не больше заплечной котомки – его хрупкие полые кости и отчаянная худоба сделали свое дело. Порывом ветра его снесло в сторону королевского парка, за ограду, на огромный вяз, росший с незапамятных времен у стены. Проломившись сквозь ветви, он скатился вниз, на траву, к ногам онемевшего от испуга паренька в расшитом золотом платье.

Беглец слышал, как за стеной успел вскрикнуть сирота, прежде чем его тело с мокрым шлепком расплющилось о камни мостовой. И слышал, как подняли тревогу маги. Как запели трубы, забряцала оружием стража... И когда паренек, разодетый в золото и шелка, склонился над ним, Эрмин заплакал. Сквозь слезы он просил помощи, рассказывал, что делают с ним маги, умолял спрятать его. Или хотя бы отпустить. Паренек, что был старше Эрмина, сидел рядом и держал его за руку, пока не пришли стражники.

На этот раз его бросили в каменный мешок, где не было ни одного окна. Он провел без еды трое суток – ему давали только воду. Потом за ним пришел старший королевский маг и отвел его в лабораторию, где на широком железном столе были разложены сверкающие инструменты. Эрмин не сопротивлялся. Он настолько ослаб, что даже не мог умолять о пощаде.

Когда его привязали к столу и положили на грудь магический кристалл, от которого исходило жгучее тепло, Эрмин понял, что может попрощаться с жизнью. Он надеялся, что ему хватит сил, чтобы проклясть мучителей, как это сделал воришка, и набрал полную грудь воздуха. Но не успел ничего сказать.

Дверь в лабораторию распахнулась, и в комнату ворвались стражники. Маги пытались сопротивляться, но солдаты – отчаянно смелые или вовсе безумные – быстро скрутили их, как простых воров из городского притона. Командовал ими тот самый паренек из сада, Эрмин сразу его узнал.

Действовал он так быстро и решительно, что ни один маг не успел опомниться и произнести заклинание. И он сам отвязал Эрмина от железного стола, распоров широкие ремни кинжалом с гербом Сеговаров на рукояти. Ослабевший Эрмин плохо соображал, и только когда к пареньку обратился один из стражников, он понял, кто перед ним. Так он познакомился с Геордором Третьим, будущим монархом Ривастана, которого тогда звали просто Геор.

Граф де Грилл больно ударился макушкой о край люка и выругался. Он помотал головой, отгоняя непрошеные воспоминания, подтянулся на руках и быстро забрался на чердак. Темный, весь в паучьей пряже, с сугробами пыли, он больше напоминал склеп. Но как раз это граф и ценил: сюда никто не сунется по собственной воле. Здесь он часто прятался – уже после того, как принц освободил его из темницы магов. Здесь он жил и работал, когда Геордор взошел на престол. Этот пыльный и заброшенный чердак стал его тайной комнатой, хотя ей и было далеко до королевской.

Сейчас оставалось найти слуховое окошко с зачерненными стеклами, что ведет на крышу. Конечно, он его нашел, он сделал бы это с закрытыми глазами – настолько хорошо знал этот пыльный склеп.

Выбравшись на черепицу, Эрмин поднялся на ноги. Встал, распрямился во весь рост и без страха глянул вниз – на королевский замок, на парк перед ним, на площадь – на все это великолепие, что он видел сквозь темноту. Он не боялся высоты. Ведь он почти умел летать... Почти.

Раскинув руки в стороны, Эрмин крепко зажмурился и тихо зашептал ласковые слова. Привычные, давно вызубренные слова – не волшебные, не тайные, просто ласковые слова, что любит всякая живая тварь.

Рядом зашумели крылья, но граф не открыл глаз. И не открыл их тогда, когда в руку вцепились маленькие коготки. И вторые. И третьи.

Он стоял с закрытыми глазами и теперь тихо шептал то, о чем думал:

– Где ты? Где?

Они летели на его зов. И сизокрылые красавцы из королевской голубятни, и городские вороны, и маленькие лесные пичуги, невесть как попавшие в город. Даже два маленьких сыча выбрались из глухих чердачных убежищ и возмущенно заухали на пеструю стаю.

Птицы облепили советника живым шевелящимся ковром. Молча и деловито они присаживались на Эрмина, так что не осталось свободных мест. А потом те, кто не успел к живому насесту, закружились над его головой облаком, незаметным в темноте для простых людей.