Владимир Василенко - Серый пилигрим

— Ты, как всегда, неоправданно дерзок, Пилигрим, – ощерился Черный в жуткой ухмылке. – Но я рад, что мы наконец‑то встретились снова. И в этот раз даже не надейся сбежать!

Серый равнодушно пожал плечами, отвлекся, наконец, от похлебки и скучающим взглядом окинул убогий зал. Не сделал ни единого движения, даже в лице не изменился, но…

Завертелось, как любил говаривать Матео, сын торговца сладостями и один из вечных соперников Барта. Стол, за которым сидел Серый – массивный, сколоченный из старых, почерневших от времени досок, – вдруг подался вперед и вверх, будто бы невидимый великан щелкнул по нему пальцем. Сила, пославшая в полет этот вовсе не предназначенный для метания предмет, была такова, что он треснул еще в начале броска. Черный, взмахнув руками, выбросил навстречу снаряду нечто, полыхнувшее ослепительно ярко, и стол разлетелся на части.

Серый был уже на ногах – напряженный, слегка сгорбившийся. В руках Черного возник причудливой формы клинок, очень напоминающий кинжал Барта, только больший. Уродец бросился на противника, взревев, как… Да нет, пожалуй, даже рык разъяренного тигра по сравнению с тем, что выдал Черный, показался бы безобидным мяуканьем. Барт сжался, закрывая голову руками. Последнее, что он успел заметить – как из рукава Серого вырывается нечто, похожее на длинную серебристую змею.

Снова полыхнуло, раздался жуткий треск, и с потолка посыпалась труха. Рядом с Бартом шмякнулся массивный масляный светильник. Несколько жгучих капель попали юноше на плечи и спину, и он зашипел, как рассерженный кот, поспешно отползая в сторону. Едва не напоролся на торчащий из пола кинжал. Когда гладкая ониксовая рукоять снова, как влитая, легла в ладонь, Барту даже несколько полегчало.

Двигаясь вдоль стойки, Барт вскоре обнаружил проход, ведущий прямиком на другую сторону, во владения толстобрюхого трактирщика, и не преминул им воспользоваться.

В зале творилось что‑то невообразимое. Светильники, и без того немногочисленные, затухли либо разбились в первые же мгновения схватки, тьму освещали лишь вспышки заклинаний. И, судя по всему, по части магии оба странных гостя – и Серый, и Черный – далеко ушли от тех кудесников, что выступают с фокусами на ярмарках. Громыхало и бухало, как во время грозы, потолок трактира так и норовил рухнуть, воздух наполнился запахом гари. Трактирщик, скорчившись на полу и крупно дрожа, причитал, время от времени срываясь на визг. Барт, разглядев в свете очередной магической вспышки котомку, в которую тот начал уже складывать его заказ, подхватил ее и пополз к выходу.

Выглянув из‑под прилавка, тут же увидел дерущихся магов. Пламя, охватившее дальнюю стену трактира и разгоравшееся все сильнее, достаточно освещало ту часть зала, чтобы разглядеть, что Серый ранен – все лицо его в крови, блестевшей и при таком свете казавшейся очень темной, почти черной.

В руках у Серого – скрещенные ножницами кинжалы, которые он держит на уровне груди, пытаясь отвести от себя жуткий клинок Черного. Черный налегает все сильнее. Руки Серого заметно дрожат, вот он подпускает клинок ближе, еще ближе… Острие почти касается лица… Последнее усилие – и лезвие резанет его по щеке, по горлу. Барт оцепенел с глупой миной – сморщившись, будто в ожидании удара плетью.

Но Серый – откуда только силы взялись – вдруг отбросил Черного, и, не дав тому опомниться, ударил. Не кинжалами, а длинным серебристым хлыстом, выскользнувшим из рукава. Хлыст зашипел, вспарывая воздух, ударил Черного по лицу, обмотался вокруг головы, шеи. Черный закричал – хрипло, надрывно. Страшно.

Крик этот будто подстегнул Барта, и он все так же, на четвереньках, в кровь сбивая колени, поспешил к выходу. Распрямился лишь у самых дверей и вывалился за порог, будто получив пинка. Вопль Черного звенел у него в ушах, преследовал его всю дорогу, пока он, оскальзываясь босыми ногами на глине, несся по темным вонючим улочкам поселка.

В «Барракуде» еще раз громыхнуло, ощутимо сильнее, чем в прошлые разы. Вывеска с намалеванной на ней рыбиной покосилась, а потом и вовсе сорвалась с креплений, шумно рухнув в грязь.

Потом все стихло.

6

Барт не помнил, как выбрался из Вальбо. Как бежал, не разбирая дороги, – долго, пока окончательно не выбился из сил. Не помнил, как набрел на эту пещерку под вывороченной с корнем осиной. Даже не пещерку, а нору, в которую он с трудом поместился, скорчившись в три погибели.

   Разгоряченный, задыхающийся от бега и пережитого ужаса, он долго не мог прийти в себя. А когда ночная сырость взяла свое, изрядно продрог. Не помогли даже припасы, прихваченные из «Барракуды» и съеденные в один присест. Видимо, начало сказываться утреннее купание в холодной воде. Так что к тому времени, когда из‑за пелены сизых туч выглянула луна, Барт занимался тем, что мерз. Иначе и не скажешь – все мысли были о том, как бы согреться. Зарывшись в сухую листву, он свернулся в клубок, обхватил руками колени и дрожал, временами громко клацая зубами.

Неплохо было бы вылезти из норы и размяться, чтобы согреться, но вылезать туда, во тьму, наполненную шелестом, скрипом ветвей и целым океаном каких‑то малопонятных и таинственных звуков, Барт так и не смог себя заставить. Будто вернулись детские годы, когда он так боялся темноты, что вечерами долго не мог заснуть и укрывался старым клетчатым одеялом с головой, оставляя лишь маленькую щелку, чтобы не задохнуться.< br> Да видят боги – он бы сейчас полжизни отдал за то старое клетчатое одеяло!

Когда вышла луна, изрядно посветлело. Барт повернул голову, взглянул на пятнистый светящийся диск, почти идеально круглый. До полнолуния оставались считаные дни. Барт хлюпнул носом, поворочался, шурша листьями, как огромный еж. Снова выглянул из норы.

Небо в свете луны сделалось темно–серым, будто свинцовым. Угольно–черные силуэты деревьев четко выделялись на его фоне – какие‑то странно изогнутые, узловатые, как из ночных кошмаров. Чуть поодаль светлела полоска дороги – вернее, той размытой вдрызг колеи, что могла претендовать на звание дороги только в такой глуши. На покосившемся столбе, врытом на повороте к Вальбо, наверное, когда‑то был указатель, но теперь это был просто столб, торчащий, как одинокий гнилой зуб во рту у нищенки.

Барт поежился, выпростал руки из‑под мышек, яростно потер ладони друг о друга, стараясь согрет ься. Пальцы замерзли до ломоты в суставах и плохо слушались. Кожа на руках бледная, синюшная, как у ощипанной курицы. Больно глотать, но это уже последствия близкого знакомства с Черным.

Тут‑то он и заметил на рукаве странный багровый отсвет. Уставился на него, как завороженный. Медленно повернулся… Отстранил руку от тела…