Нелюбезный Шут (СИ) - Зикевская Елена

— И как я смогу это сделать? — Я не стала спрашивать, откуда он узнал мои мысли. Всё равно не скажет. Или опять посмеётся надо мной.

— Это уже другой разговор, — хмыкнул этот всезнайка. — Тебе придётся потрудиться. Только уже завтра. А сейчас спать пора.

Спорить я не стала, но, глядя на его возню с веточкой, поняла, что спать мне придётся одной, и устроилась с другой стороны костра.

Ночью меня разбудили необычные звуки, доносящиеся откуда-то с берега реки. Нежная и печальная мелодия то взмывала к полной луне, то, меняясь, опускалась к земле, сливаясь с ночными звуками леса. Спросонья я не могла понять, что это за неведомая птица поёт так удивительно и красиво. Сев и протерев глаза, я решила разбудить Джастера, чтобы он тоже послушал, и, только увидев, что ни мужчины, ни лютни на месте нет, всё поняла.

Оказывается, он и на свирели играть умеет…

Пока я просыпалась и приходила в себя, мелодия изменилась. На смену свирели, чей нежный голос я и приняла за пение птицы, неожиданно пришла лютня. В её напеве звучала такая пронзительная тоска, что я передумала вставать и идти к Шуту. Он явно хотел побыть один.

Устроившись под плащом поудобнее, я закрыла глаза и стала слушать волшебные и необыкновенные мелодии и песни на незнакомых языках. Они совсем не походили на те песенки, что Джастер день назад пел в трактире для развлечения публики. Хотя я не понимала слов, но, стоило закрыть глаза, и перед внутренним взором проносилась вереница туманных образов. Мелодии же сменялись одна за другой, унося все мысли, и я не заметила, как снова погрузилась в сон.

Проснулась я почти с рассветом, едва успев спрятать от солнца травы, напитавшиеся за ночь лунной силой. Джастер спал в обнимку с лютней, закрыв плащом лицо, и я не стала его будить.

Говорить о ночном происшествии, когда он проснулся, я тоже не стала. Он не хотел делиться своей болью, и мне оставалось только смириться с его решением.

Всё равно пока я ничего не могла с этим поделать.

Когда после позднего завтрака я всё разложила для приготовления зелий, Джастер многозначительно хмыкнул.

— Что не так? — Я оглянулась на него. — Опять травы не угодили?

— Книгу свою дай.

Что?! Мою ведьмовскую книгу?! Да такие вещи даже ученицам не дают! Как только я освоила грамоту, Холисса приобрела для меня несколько листов пергамента, и я сама записывала на них все рецепты и заклинания, которые знала. Потом я сшила эти листы и носила в кожаном чехле вместе с запасом чистых. Походная чернильница и перо хранились в отдельном футляре. А этот наглец!..

Высказаться я не успела. Он всё понял по моему лицу.

— Ты хочешь стать настоящей ведьмой или так и будешь переводить добро на…

— Хватит уже оскорблять меня и мою наставницу! До тебя никто не жаловался! И вообще, моя бабка была хорошей целительницей, мне Холисса рассказывала! И ты сам сказал, что я хорошая ведьма!

Последнее заявление удостоилось такого недоверчивого взгляда, что я чуть не поперхнулась от захлестнувшего меня возмущения.

— Да ладно?! — искренне удивился Шут и тут же осуждающе покачал головой. — Это я не в себе был. После твоих зелий и не такого наговорить можно.

Да как он!?.. Да я!.. Я что-нибудь с ним сделаю!

Но моя волна возмущения бессильно разбилась о непоколебимую стену стального взгляда.

— Я - не все, ведьма. А ты — не твоя бабка. Советую это запомнить. И я никого не оскорблял. Пока. — Джастер хмуро и холодно смотрел на меня. — Не хочешь — не надо. Делай, как делала. Только пеняй потом на себя.

Он поднялся, взял свою торбу и пошёл к реке, заставив меня снова почувствовать себя глупой сопливой девчонкой. Ну что за невыносимый тип!

Я решительно отвернулась, даже взяла в руки чашку, чтобы смешать травы…

Нет, не могу я так! После всего, что он наговорил…  Не могу!

Вот откуда он узнал, что я иногда была не согласна с рецептами Холиссы, но не спорила, доверяя опыту наставницы?! Холисса считала свои рецепты лучшими. И до Джастера у меня не было причин в этом сомневаться.

— Зачем тебе моя книга?

— Порвать и выкинуть, конечно, — хладнокровно отозвался Шут, снова заставляя меня злиться. — Ещё можно костёр ей разжигать. Или в кусты сходить…

Я опять вскипела и едва удержалась, чтобы не развернуться и не швырнуть чашку в этого наглого грубияна.

— Ты мерзкий, гадкий, грубый, отвратительный!..

— Да, — неожиданно легко отозвался он, перебив мой запал. — Зато ты у нас образец хороших манер.

Я зло ударила кулаком по земле, размазывая другой рукой слёзы обиды. Вот как с ним разговаривать?! Он совершенно невыносим!

За спиной раздался тихий всплеск, как будто что-то упало в воду. Я оглянулась, чтобы удивиться в очередной раз.

Шут безмятежно лежал на песке, закинув ногу на ногу. Рубаху он подстелил под спину, положив одну руку под голову, а другой прикрыв лицо от солнца. Обувь лежала неподалеку, а от большого пальца ноги в воду уходила тонкая бечева. В зубах колыхалась травинка, на губах безмятежная улыбка, а ветер даже так умудрялся игриво трепать пшеничные вихры.

Мальчишка он — мальчишка и есть. Деревенский.

Хам, наглец, грубиян и…  потрясающий любовник, воин и волшебник. Самый странный, загадочный и удивительный человек из всех, что я видела.

Рыба на обед или ужин — это хорошо…

— Ты можешь нормально ответить?

— А ты?

Я снова вспыхнула. Да он надо мной издевается! Сколько можно заставлять меня чувствовать себя виноватой! Всё, хватит! Не буду я с ним разговаривать! Он первый начал оскорблять меня и мою наставницу!

Воцарившееся молчание нарушали только обычные звуки леса да негромкий плеск воды. Возле Шута уже лежало две плотвы, сам он лениво дремал под солнцем и ничуть не заботился, как обстоят дела у одной ведьмы.

У меня же всё валилось из рук. Точнее, я просто не могла заставить себя смешивать компоненты по старому рецепту. Меня не оставляло ощущение, что я только испорчу с таким трудом собранные редкие и дорогие травы. Собранные благодаря Джастеру, который уже не один раз доказал, что прекрасно разбирается в ведьмовской магии.

К тому же у меня оставались травы, с которыми он обещал вчера помочь приготовить что-то новое…

Помучавшись в борьбе между обидой, гордостью и ведьмовским благоразумием, я вздохнула и пошла сдаваться на милость победителя.

— Извини. Вот, держи. — Я подошла и протянула ему свои записи с ведьмовскими рецептами. — Только не выкидывай её, пожалуйста.

Джастер лениво приоткрыл глаз, посмотрел на меня из-под руки, переснял петлю с пальца ноги на лежащую рядом ветку, воткнул неказистое удилище в песок и сел, взяв футляр с книгой.

— У тебя хоть есть чем писать, ведьма?

Ну уж нет, на этом он меня не поймает! Это не пузырьки для зелий.

Я кивнула и побежала за чернильницей и пером, почему-то радуясь, что Шут на меня не сердится.

Когда я вернулась, Джастер откровенно зевал и обмахивался моими записями.

— Я бы это…

— Не надо! — Я поспешно выхватила у него книгу, не сомневаясь, что он в состоянии воплотить любой способ её уничтожения. Шут хмыкнул, обратив внимание на ожившую бечеву, а я опять почувствовала себя глупо.

Прибежала, перо с чернильницей принесла, книгу забрала и стою, в обнимку со всем этим добром, смотрю, как он, полуголый, рыбу удит, а в голове не про травы и зелья мысли, а про вчерашнее купание…

Джастер же аккуратно и бережно обхватил удилище ладонью, пристально наблюдая за дёргающейся бечевой, а затем внезапно подсёк, плавно подвёл рыбу к берегу, резким движением дёрнул — и серебристое тело подъязка упало на песок в шаге от меня. Глядя, как воин снимает трепещущую добычу с крючка, я словно очнулась.

— Вот, ты просил…

Шут недоумённо взглянул на меня, словно только сейчас вспомнил о моём существовании.

— Хочешь рыбу нарисовать?

— Джастер! Не начинай снова…

— Ладно, как скажешь. — Он снял бечеву с удилища, сложил её и убрал в торбу. — На уху хватит. Пошли, что ли, травница. Расскажешь, что ты хотела сделать, а я послушаю.