Милость крестной феи (СИ) - Заболотская Мария

…Им все еще не хотелось прикасаться к Эли — все-таки подол ее юбки был усеян брызгами крови, а на пересохших губах запеклась темная корка. Но приказ есть приказ, и, к тому же, обрывать жизнь, которой и без того не суждено быть долгой, кажется делом не столь уж злодейским — все эти рассуждения легко читались на темных, суровых лицах. Один из мужчин дернул за веревку, которой были связаны руки девушки, чтобы подтащить ее к себе. Но она, вместо того, чтобы подчиниться, упрямо попятилась, прижимая руки к груди.

— Иди сюда! — крикнул он, нахмурившись, и дернул за веревку сильнее: кому понравится, когда и без того неприятное дело затягивается из-за несговорчивости жертвы?..

— Тебе никуда не деться от нас! Ты думала, что за обман не придется платить⁈ — вспыльчиво выкрикнула и недобрая тетушка, вне себя от гнева — непокорность была ей не по душе. В руках ее тут же появился хлыст, который она держала привычно и ловко; любой бы догадался, что даме не раз приходилось хлестать тех, кто вызвал ее недовольство. Она привыкла, что стоило ей только замахнуться, как в глазах жертвы появляется страх, а спина жалко горбится, ожидая удара. Но Эли, напротив, расправила плечи и вскинула голову, глядя прямо и смело.

— Не смейте поднимать на меня руку! — воскликнула она так яростно, что пожилая мучительница на мгновение растерялась, приняв непривычное ей бесстрашие за безумие. А Эли, не раздумывая, дернула веревку так сильно, что мужчина, удерживавший ее, от неожиданности разжал пальцы, невольно выругавшись.

— Держи ее! — крикнула тетушка, замахиваясь во второй раз. Но Эли уже сорвалась с места и в два прыжка оказалась у края обрыва. Берег над рекой был высок и крут, а вода в лесной реке — глубока и черна, оттого чужестранцам и в голову не пришло, что пленница может броситься вниз; не у каждого хватило бы мужества прыгнуть в воду с такой высоты даже со свободными руками. А руки Эли были все еще связаны, и из-под туго намотанной веревки при каждом шаге летели темные брызги.

…Она постаралась оттолкнуться от края как можно сильнее, чтобы уйти в воду с головой. Ее пытались схватить, но она оказалась быстрее и храбрее, чем можно было бы ожидать от бледной невзрачной девчонки, кашлявшей кровью. У обрывистых берегов всегда таится множество омутов, и темная вода поглотила Эли с жадным глухим плеском.

Мужчины сердито закричали что-то друг другу, указывая вниз — течение здесь было быстрым, блики солнца играли на струящейся воде. Предводительница маленького отряда тоже говорила громко и недовольно, от злости рассекая воздух хлыстом. Если бы Эли слышала их, то догадалась бы, что они уверены: глупая пакостливая девчонка утонула, туда ей и дорога! Кой черт дернул довериться какой-то мелкой полоумной нищенке!

— Должно быть, у нее от болезни помутился рассудок, — сказала, в конце концов, недобрая тетушка на своем родном наречии, качая головой. — Не стоило ее брать с собой! Мы шли за ней, а ее вела лихорадка. Непохоже, чтобы эта дорога вела к человеческому жилью. Пустая трата времени! Возвращаемся!..

И чужестранцы, раздосадованные своей ошибкой, повернули обратно, подгоняя лошадей — солнце клонилось к закату.

А чуть ниже по течению, у почти отвесного берега, где старые искривленные ивы клонились к самой воде, тяжело дышащая Эли цеплялась изрезанными руками за ветви, стараясь не выдать себя ни единым звуком. Даже ей, привыкшей нырять в самые холодные и глубокие озера лесного края, пришлось нелегко — осколок фейского хрусталя был острее самого острого ножа, но и он не мог как по волшебству мгновенно разрезать веревки, врезавшиеся в запястья. По пути Эли потихоньку пыталась перерезать веревки — оттого и летели брызги крови на подол ее юбки — но к тому времени, как она с головой ушла под воду, путы еще были крепки.

До сих пор ей не верилось, что побег удался. В ушах шумело, ноги и руки сводило судорогой от холода, но она все прислушивалась, не дрожит ли земля от стука копыт, не звучит ли чужая злая речь. Никогда еще ей не приходилось чувствовать себя добычей, однако она не позволяла себе подчиниться животному страху, чтобы ни в чем не уступить ненавистной старой госпоже, недавно замахнувшейся на нее хлыстом.

— Они ушли, — сказала Эли тихонько самой себе, клацая зубами от холода. — Здесь никого нет, кроме меня.

И тут же, словно желая поспорить с этим утверждением, из воды неподалеку высунулось сразу несколько хитрых мордочек — речные выдры смотрели на нее глазами-бусинками, шевелили усами, принюхиваясь к человечьему запаху.

— Не вы ли помогли мне спастись? — спросила Эли, рассматривая свои руки: порезы на них чередовались с ранками, ничуть не похожими на те, что остаются от осколков стекла. Кто знает, что произошло в глубинах темной речной воды? Девушка помнила только холод и удушье, от которого легкие готовы были разорваться. Сама ли она разрезала веревки или вновь на помощь пришли бессловесные обитатели леса?.. Воспоминания о чудесных событиях прошлой ночи казались сном — но проясняли разум и придавали сил. Эли неловко взобралась на толстую ивовую ветвь, после речной воды показавшуюся ей теплой, словно шершавый бок какого-то диковинного зверя. Там она неподвижно лежала несколько минут, хрипло дыша и содрогаясь всем телом. Вода стекала с мокрой одежды, не давая согреться, и, конечно же, не окажи магия очередную любезность — Эли непременно бы простудилась до смерти. Но волшебству было угодно хранить ее для другой смерти — чуть менее милостивой, — и потому вскоре девушка ощутила прилив сил, как будто ее согревали лучи полуденного солнца.

Страх понемногу уходил, боль в израненных руках стихала, мысли вновь чинно шли одна за другой, как им и полагалось, а не бурлили в голове, словно ведьминское варево, выкипающее и переливающееся через край котла.

— Я спаслась, — вновь заговорила с собой Эли, стараясь, чтобы голос звучал спокойно и рассудительно, как будто рядом есть кто-то взрослый и мудрый, способный утешить и дать совет. — Но какой в этом смысл, если я сейчас вернусь домой? Или останусь в лесу?.. Колдовство не отпустит меня. Так пусть же остаток моей жизни будет употреблен с пользой. Я должна предупредить Ашвина об опасности!

Тут она нахмурилась: означало ли это, что она подчинилась замыслу феи, утверждавшей, что весь смысл жизни Эли — в любви принца… или в попытках ее заслужить?

— Но если я не помогу ему, то победа и вовсе останется за злой госпожой! — воскликнула она в конце концов, и от воспоминаний о свисте розги в воздухе щеки ее начали пылать. Проклятие феи было жестоким и страшным, но и вполовину не таким унизительным, как обращение чужестранцев. О, Эли не могла допустить, чтобы им сошло все это с рук! «Если им нужен Ашвин — я сделаю все, чтобы они его не получили!» — подумала она, чувствуя, как быстро — от ярости и любви, — бьется сердце. Никогда она еще не чувствовала себя столь живой и сильной.

Привстав, она окинула взглядом реку, виднеющуюся сквозь ветви ивы — течение здесь было быстрым, но разве не переплывала она озера вдвое шире?

— Проклятие не даст мне умереть, не так ли? — насмешливо и дерзко воскликнула она, обращаясь к сгущающимся теням, где прятались те невидимые существа, что выступали свидетелями и поручителями сделок с дочерями звезд и туманов. — А если всей недоброй магии иного мира не хватит, чтобы удержать меня над водой… что ж, эта сила еще бесполезнее, чем я думала! Положусь, как и прежде, на помощь леса и его созданий — они куда честнее фей!

И она, не раздумывая больше ни мгновения, нырнула в воду, проделав это так же ловко, как и выдры, последовавшие за ней.

Эли и принц (4)

Воды лесных рек всегда холодны и опасны — даже в самый знойный летний день солнце не может согреть их. К вечеру, когда тени деревьев смыкаются над водной гладью, дыхание реки становится еще прохладнее. Даже дикие звери неохотно заходят в студеную воду по грудь и только опасность заставляет их переплывать реку — куда милее им спокойные заилившиеся озера и верховые болота.