Летописец (СИ) - Буров Егор

Третий противник продолжал сражаться с нашим возницей и постепенно одерживал верх, но скорая расправа над товарищами вывели его из равновесия и он отвлекся. Его оплошностью воспользовался возница и нанес ему сокрушительный удар. Тело беззвучно упало на землю, и тут я услышал:

— Ик, колдун Мих-Костóнтис — берсерк!

М-да, а про детинушку-то я забыл. Этот любитель халявной выпивки снова икнул и медленно сполз с телеги. Он разглядывал первого разрубленного мною противника. Надо сказать малоаппетитное зрелище. Лично я, Михаил Евгеньев ощутил подкатившую к горлу тошноту, но хищник в моей душе ликовал. Можно подумать, что я сошел с ума и у меня раздвоение личности. Как человек из прогрессивного общества, который никогда не работал на бойне или в морге выдержал такое зрелище для меня остается загадкой. Однако я сидел в седле и, судя по всему, выражение моего лица не выдавало той бури, что творилась в душе. А Цуц-йорд восхищенно хлопнул себя по бедру и радостно оскалился. Хоть кому-то мои художества понравились. Рыжий поговорил с возницей и тот начал что-то объяснять. Цуц-йорд громко выругался и загрузил тела погибших в телегу.

Разумеется, ехать в компании мертвецов он не хотел и с огромным трудом забрался в седло тяжеловоза. Мы добрались до какого-то поселения и там разгрузили трупы. К нам подошли местные жители и устроили скандал. Цуц-йорд орал на какого-то мужчину, но тот не тушевался и настойчиво пытался что-то ему доказать.

Я сидел в седле так, словно меня это совершенно не касалось. Будто это не я убил двух человек. Удивило поведение рыжего, — вместо того чтобы оставить тела на дороге, он вез их в поселение и доказывал старосте, что убитые напали первыми. После какой-то облезлый старик осмотрел трупы и что-то крикнул. Цуц-йорд достал меч из ножен и показал, что на клинке отсутствуют следы свежей крови. Люди недоверчиво качали головами, и в толпе прозвучала фраза: колдун Мих-Костóнтис — берсерк. Я, честно сказать, опасался, что меня обвинят во всех тяжких, но Цуц-йорд запрыгнул в седло, а возница стегнул запряженного коня вожжами, и телега покатила по дороге, увозя трофейную медвежью шкуру из этого населенного пункта.

На закате мы подъехали к дворцу конунга, и рыжий детинушка сполз с седла, почесывая отбитую пятую точку. Он так выразительно на меня поглядывал, что мне становилось не по себе. Я никак не мог понять, почему влипаю в такие несуразные ситуации? Почему я не чувствую раскаяния из-за убитых на дороге воинов? Ведь я лишил жизни двух человек. За такое в России меня ждет вышка или пожизненное заключение, но тут я, вероятнее всего прав, так как они напали первыми. Но вот вопрос, а почему я бил на поражение? Что мне мешало просто их обезоружить, или ранить? Вроде ничего, но все равно я рубил именно с целю лишить их жизни. Зачем? Что плохого они мне сделали? Пытались убить. Значит я прав. Или нет? Ох уж это воспитание и трепетное отношение к окружающим. С такими понятиями я долго не протяну. А что если мое родное тело Михаила Евгеньева в морге или на кладбище? Тогда получается, что возвращаться некуда и придется устраиваться здесь. А тут без поддержки не выживешь. Один в поле не воин, даже если это бывший маг. И зачем шатенка Серида выкинула Костóнтиса в этот мир? Сейчас бы я сидел дома и дописывал роман…

Глава 8

Мы подъехали к конюшне, и я услышал громкое ржание, звук падения тела и мужской хохот. На небольшой огороженной площадке несколько человек пытались оседлать того самого гнедого, которого отдавали мне для поездки на охоту. Вот любопытно, а как Цуц-йорд предлагал ехать на нем, если жеребца оседлать не могут? Оказывается рыжий у нас шутник. У меня словно зуд начался. Я захотел укротить гнедого жеребца, но собрав волю в кулак, мне удалось подавить этот самоубийственный порыв. Во-первых, укрощение норовистого жеребца не смертельная опасность и в случае неудачи пострадает только моя репутация. Во-вторых, мне за это никто не заплатит, а работать бесплатно и заниматься благотворительностью ни я, ни маг Костóнтис не любили. И в-третьих, я слишком устал с дороги и мне не хочется к отбитой пятой точке добавить пару лишних синяков. Так что пускай сами развлекаются. Я завел в стойло вороного и лично его расседлал и протер сухой тряпочкой. После насыпал овса в кормушку и заметил удивленный взгляд Цуц-йорда, который стоял на пороге. Видимо он не мог понять, почему я занимаюсь этим делом лично, ведь для таких целей существует конюх. Рыжий крикнул, и какой-то юнец принял уздечку красно-рыжего тяжеловоза.

Мы вошли во дворец и увидели конунга, сидящего на троне. Рядом с ним на соседнем кресле устроилась привлекательная блондинка. В ее взгляде проскальзывало недовольство, но она стойко переносила все тяготы и лишения присущие публичным личностям. Купаясь в лучах славы и народной любви, она излучала сияющую улыбку и изображала мудрую и все понимающую мать. В зале как раз собрались женщины, и конунг взирал на «бабий бунт» с тоской и печалью. Я не знаю почему, но мне показалось, что Аль-йорд совершенно не хотел выслушивать женские проблемы. Увидев нас, он что-то сказал жене, и та с возмущением фыркнула, но волю мужа выполнила. Теперь она начнет разбирать дела недовольных женщин, а конунг снова будет развлекаться, слушая байки Цуц-йорда.

А рыжий-то оказывается болтун. Он так энергично жестикулировал, что я, незнающий местного языка, понял, о чем идет речь. Рассказ от битвы с медведем плавно перетек к стычке на дороге и конунг напрягся. Он задал несколько наводящих вопросов и дал распоряжение племяннику. Тот злорадно оскалился и, выходя за порог громко крикнул: «Уль-найденыш».

Чует мое сердце, что рыжий сегодня же навестит поселение, в котором битый час ругался со старостой. И вот теперь вопрос, а чем это грозит мне? Из глубины души пришло ощущение безразличия, мол, не стоит думать о том что будет, и паниковать раньше времени. С проблемами нужно разбираться по мере их поступления.

Легко сказать, но я так не умею. Всю жизнь я планировал дальнейшие действия, и все у меня было по расписанию. Ну, как все, частенько судьба подкидывала внеочередной «сюрприз» и мне приходилось перекраивать планы. Импровизировать и фантазировать я начинал только в моменты, когда садился за написание очередного фантастического романа. Но привычка контролировать события, происходящие в жизни, наложили отпечаток и на мои произведения — коллега по писательскому цеху как-то сказал, что у меня слишком сухой стиль написания, а мои герои практичные циники, привыкшие держать руку на пульсе событий. Вполне возможно. Я и сам такой же по характеру, но с тех пор как мага Костóнтиса закинули в этот мир, моя жизнь пошла наперекосяк. События настолько быстро сменяют друг друга, что я не в состоянии детально проработать план действий. Да какой там план, я думать не успеваю. Только отдохнул от прошлого приключения, и сразу тебе очередной форс-мажор. И ведь приходится действовать, не задумываясь, а то убьют или сожрут.

Вот сейчас конунг наверняка позвал того старосту из деревни на разбирательство. Если мыслить логически, то я убийца, ведь нет никаких доказательств тому, что в меня метнули топор. Я напал на ваннов сидя в седле, значит, мои действия нельзя квалифицировать как поединок. Это не убийство, а карательная акция. На Земле меня бы в лучшем случае закрыли пожизненно, мотивируя тем, что я превысил допустимые пределы самообороны. К тому же я сидел на коне и мог легко сбежать от опасности. Но тут совсем другое дело. У ваннов мужчины не убегают, а бросаются в бой. Если столкнутся два вождя на поле битвы, то побеждает тот, у кого остался хотя бы один воин. И совсем неважно, что сами вожди перешли в загробный мир, главное то, что один из его сторонников первым донес весть домочадцам вождя о смерти противников.

Вот как тут можно что-либо планировать? Я не знаю мыслей конунга. Я не понимаю политических раскладов и обстановки в городе. Я совершенно не представляю, что могут сказать ванны о действиях чужака. Ведь если бы Цуц-йорд убил этих воинов, то разговор был бы одним, а то что свободных ваннов лишил жизни колдун, то на это событие могут взглянуть под другим ракурсом. У Аль-йорда появилась прекрасная возможность избавиться от меня на законном основании, и никто не скажет ему что он неблагодарный.