Глен Кук - Смертельная ртутная ложь. Жалкие свинцовые божки

— Зато у тебя этих элементов полным-полно. Вон, из ушей торчат.

Морли кисло улыбнулся и приложил два пальца к виску, как бы отдавая честь.

— Старый хрен. — Он повернулся к Покойнику. — Тебе еще что-нибудь от меня нужно?

Выяснилось, что Покойнику надо о многом с ним потолковать, правда, к делам насущным это никак не относится. Я бы, пожалуй, не стал слушать, если бы разговор не касался отчасти моего будущего.

61

Морли ушел. Поразмыслив, я спросил у Покойника:

— По-твоему, все настолько плохо?

— Неприятности только начинаются, а люди гибнут каждый день. И Слави Дуралейник как-то в этом замешан. Быть может, сам того не подозревая.

— Ты по-прежнему убежден, что он в городе?

— Он либо в Танфере, либо где-то поблизости. У меня нет ни малейших сомнений. На прошлой неделе ты подобрался к нему почти вплотную.

— Чего?

Покойник прочел мои мысли и понял, что я имел в виду.

— Слави Дуралейник уверен в собственных силах. Это подтверждают все, кто с ним встречался. К тому же, по сообщениям свидетелей, он не скрывает своего презрения к карентийским властям. Он знает лишь тех, с кем сталкивался в Кантарде. А там его научили уважать серьезных противников, к каковым наших местных правителей и чародеев он не относит. Короче, Слави Дуралейник полагает, что в Танфере ему ничто не грозит.

— У меня такое чувство, что нашего приятеля поджидает парочка неприятных сюрпризов. — Далеко не все наши правители получили свои посты по наследству; вдобавок некоторые из них еще не слишком оторвались от действительности (хотя большинство, конечно, только и знает, что любоваться своим отражением в зеркале).

— Вот именно. В таком случае полагаться следует лишь на Шустера и ему подобных. Лишь они способны предотвратить катастрофу.

— Ты думаешь, Слави Дуралейник попытается захватить власть?

— Все возможно. Как я уже сказал, он не страдает от недостатка уверенности. К тому же он знает, что его когда-то считали народным героем. Может статься, он полагает, что простые карентийцы примут его как спасителя.

В Кантарде во время войны так и случилось. Аборигены, уставшие от бесконечных склок между двумя насквозь прогнившими империями, провозгласили Слави своим королем.

Черт возьми, он был моим кумиром, ибо не церемонился с властями предержащими и не терпел некомпетентности и взяточничества. Без Слави нам бы не удалось одержать победу в Кантарде. Этого не сможет отрицать никто, ни сам король, ни простой солдат (хотя роль Дуралейника каждый из них объяснил бы по-разному). Среди власть имущих друзей у него не было. А догадайтесь, кто платит тем парням, которые пишут историю великой войны?

— Честно говоря, не хочется верить в то, что он такой хладнокровный и беспринципный сукин сын.

— Он ненавидит карентийскую аристократию ничуть не меньше венагетской.

С того самого момента, как перешел на нашу сторону, Слави Дуралейник вполне сознательно и систематически унижал, оскорблял и третировал венагетских генералов, чародеев и правителей, которые некогда нанесли ему кровную обиду.

— Может, он не разобрался в карентийском характере? Хотя вряд ли, раньше он ошибок не допускал…

— Ты прав. Он не понял, что карентийцы привязаны к своему королевскому роду и своим аристократам, несмотря на то, что регулярно их приканчивают.

Вообще-то аристократы сами приканчивают друг друга. В эти дни на улицах полным-полно пламенных революционеров, но даже отъявленнейшие из них, насколько мне известно, не смеют покушаться на государственный строй, то бишь на монархию.

Точнее, кое-кто покушался. Но то были не люди. И угадайте-ка, кстати, кого поносили больше всего?

— Скоро вернутся мисс Торнада и мистер Тарп, но время еще есть, и я могу рассказать тебе о последних подвигах Слави Дуралейника.

— Сказать по правде, меня гораздо больше интересуют подвиги знакомых тебе божеств. Вполне возможно, эти боги, вкупе с богинями, уберегут нас от надвигающихся неприятностей.

Покойник неохотно признал, что в моих словах есть доля истины.

— Ты следишь за Адет?

— Я ощущаю ее присутствие.

— Если я выйду, ты сможешь что-нибудь с ней сделать?

Он не ответил. А когда я уже собрался его пихнуть, произнес:

— На то и храбрость, чтобы ее испытывать.

62

Я посмотрел в глазок. Адет доблестно несла вахту. Мое и без того невысокое мнение о богах усугубилось. Эта богиня даже не подозревала, что за ней наблюдает смертный.

Может, она попросту не верила, что такое возможно? Тот, кто верит в свое всемогущество, зачастую оказывается слеп к очевидному.

— Что вы делаете?

Я подскочил от неожиданности.

— Не смей ко мне подкрадываться!

Дин нахмурился. Он стал значительно менее робок с тех пор, как убедился, что может выдать своих племянниц замуж без моего участия — будь то в качестве жертвы или помощника. Вдобавок он ничуть не сомневался в прочности своего положения в этом доме.

— Кстати, я тут подумал, а не начать ли мне готовить самому, чтобы уходить из дома и возвращаться, когда мне вздумается.

— Прошу прощения?

— Я размышлял, и мне пришло в голову вот что: как быть, если Покойник решит вздремнуть, а на тебя в очередной раз найдет и ты запрешь дверь на все замки и запоры? Представь. Я возвращаюсь, еле переставляя ноги, и предвкушаю, как завалюсь в постель. Но он дрыхнет, ты ушел к себе, а нашу дверь не вышибет даже тролль. Значит, хозяину дома придется провести ночь на крыльце. По-моему, проще готовить самому во избежание подобных неудобств.

Пока Дин пыжился, подыскивая ответ, я снова посмотрел в глазок. Рыжеволосая стояла на том же месте. Попки-Дурака видно не было. Я скрестил пальцы. Надо же, сразу два хороших предзнаменования. Может, удача наконец повернулась ко мне лицом?

— Выйди через заднюю дверь. Попробуй незаметно к ней подобраться. Я послежу за улицей.

— Лады. — Поскольку мне предстояло покинуть дом через задний ход, без Дина было не обойтись, поэтому он тоже услышал реплику Покойника. Мы пользуемся задним ходом лишь в крайних обстоятельствах, чтобы всякая шваль не заподозрила, что в моем доме две двери. Напоследок я вновь приник к глазку. — Ох! Идут твои разведчики.

По улице шагали Торнада с Тарпом, между ними приплясывал какой-то полукровка, ухмылявшийся так, словно ему только что подарили сотню марок. Острые коленки, не менее острые локти, коричневые кожаные шорты и ядовито-зеленая рубашка. Я никогда его раньше не видел.

Интересно, куда подевался приятель Морли по прозвищу Агонистес.