Светлана Багдерина - И стали они жить-поживать

Митроха осторожно снял тарелку, и из горшка вырвался на свободу неповторимый аромат гречки с уксусом, хреном, зеленью, и осетрины.

Царица, моментально ослабев, опустилась на стульчик и уронила слезу.

– Какие вы… Как я вас… Именно об этом я всё это время и мечтала!..

И пока Елена, с каждой новой ложкой влюбляясь заново в вамаяссьскую кухню, уписывала любовно приготовленное истопником кушанье, тот шепотом пенял библиотечному:

– Что ж ты мне рецепт не полностью переписал-то, а?

– Что ты имеешь в виду – не полностью? – так же шепотом возмущался тот.

– Да ты самую последнюю строчку-то позабыл! Хорошо, что я сообразил, что рыбу пожарить надо, а если б другой на моем месте был, болван какой-нибудь – так сырой бы, поди, царицу накормил!..

Тощая чумазая повариха тетка Маланья с равнодушным лицом и пустыми неподвижными глазами, медленно несла привычным маршрутом корзину с едой, которую приказал ей собрать надзиратель.

Из кухни – во двор, по двору – до старого, деревянного крыла, там – по коридору, потом налево, затем…

Затем поперек коридора, на высоте сантиметров в десять от пола была натянута крепкая бечевка, которой тут раньше никогда не было.

Не издав ни звука, не поинтересовавшись происхождением неожиданной преграды и родословной того, кто ее тут установил, так же равнодушно поднялась она на ноги и, даже не отряхнувшись и не собрав с пола кинувшиеся врассыпную воспользовавшиеся случаем продукты, она, как заводная игрушка, продолжила свой обычный путь.

Господин надзиратель приказал принести корзину в башню и отдать ее стражникам. Приказа собирать продукты, если она вдруг упадет и те рассыплются, не было. И тот факт, что корзина теперь весила ровно столько, сколько лыко, на нее потраченное, ее нисколько не волновал.

Она должна делать только то, что ей прикажет господин надзиратель.

Если бы появившийся откуда ни возьмись Граненыч не сунул ей в корзину новый каравай, вместо потерянного, пришлось бы тетке Маланье проделать тот же путь дважды…

Дождавшись, пока повариха повернется и пойдет обратно, стражники с шутками-прибаутками сняли засов, открыли дверь и швырнули в комнату, ставшую камерой, корзину.

– Кушать подано!

– Ананасы и шампанское, как всегда!

– Жрите, жрите! Может, в последний раз!

– Гы-гы-гы!!!..

Дверь с грохотом захлопнулась.

– Серафимушка, Симеонушка, трапезничать пожалуйста… – ровным голосом, как будто только что кухонный служка подал им серебряную супницу на золотом подносе, пригласила чуть не плачущую боярышню и мужа царица.

– Негодяи… Подлецы… – кипятился царь. – Вот были бы здесь сыны мои – небось, и трех минут эти супостаты здесь бы не остались!.. В капусту бы их порубили!.. В порошок!.. В бараний рог!.. Букаха – предатель!..

– Не кричи, Симеонушка, – Ефросинья – остров спокойствия и твердости в море слез, умиротворяюще погладила мужа по руке. – Помоги-ка вот лучше на стол накрыть. Хлеб наломай, пока я скатерть расстелю.

Белая наволочка заняла свое место на сундуке, назначенном столом, и Симеон, не переставая тихонечко – чтобы не нервировать супругу – ругаться, разломил каравай.

– ОНИ ИЗДЕВАЮТСЯ!!! ОНИ ЕЩЕ И ИЗДЕВАЮТСЯ!!! – резко увеличились вдруг в громкости проклятия.

– Что?..

– Что случилось?..

– Смотрите!!! Они запекли в хлеб книжку!!!

– Где?

– Может, она сама нечаянно в квашню упала?

– Серафимушка, ты когда-нибудь видела, как хлеб пекут, деточка? – заботливо поинтересовалась царица.

– Н-нет…

– Значит, сама она не могла туда упасть… – смущенно поскреб в бороде Симеон и тут же продолжил с новой энергией:

– Нет, ну тогда они точно издеваются!!! А хлеб! Вы посмотрите, какой это хлеб – снизу горелый, сверху сырой[19], а внутри опилки!

– Симеонушка, а ты когда-нибудь на кухне был?

– А ты откуда знаешь?..

– Потому что это не опилки – это отруби.

– Какая разница! Все равно дерево!

– А какая книжка-то хоть, ваше величество?

– Какая?.. – царь поскреб обложку, почти безуспешно пытаясь освободить ее от налипшего намертво клейкого серого корявого теста. – "Страшные… рожи… зеленые… облез…"… По медицине, что ли, что-то? Или про вурдалаков? Могли бы лучше про охоту чего-нибудь положить…

– Ну-ка… – Ефросинья пристроилась сбоку и, вывернув шею, несколько раз про себя проговорила заголовок. – А-а, это "Страстные розы, соленые от слез"! Я ее уже читала.

– Я тоже, – присоединилась Серафима. – И, к тому же, страницы, кажется, слиплись…

– И чернила потекли…

– И от обложки чем-то… дурно пахнет…

– Ну, так пусть забирают свою дурацкую книжонку! – и Симеон, презрительно и гордо задрав седую бороду, швырнул то, что осталось от любовного романа, в открытое окно, как в физиономию противника.

– …Я не могу поверить!… Я не могу поверить собственным глазам!.. Они выбросили книгу в окно! МОЮ книгу!!!.. Да как они смогли! Как у них рука поднялась!..

– Спокойно, Дионисий, спокойно, не надо так нервничать, – Елена ласково сжала ручку библиотечного в своей руке в попытке утешить его, хотя у самой слезы едва не лились из глаз, хоть и по другой причине. Так тщательно спланированный и подготовленный с таким риском план провалился так тупо и бездарно!.. Второй раз у них, наверняка, этот номер не пройдет – на кухне после вчерашнего погрома, скорее всего, теперь смотрят в оба…

Что делать?..

Что теперь делать?..

Бедный, бедный царь…

Бедная, бедная царица…

Несчастная боярышня Серафима…

Что делать?..

– А что, наша книга далеко ли от окошка упала? – близоруко прищуриваясь, спросил зачем-то Граненыч.

– А что? – перестал на мгновение причитать хозяин библиотеки и оглянулся на него.

– А как бы кто ее под окном-то не нашел, да чего не того не подумал, – мрачно пояснил свою озабоченность истопник.

Елена высунулась подальше из окошка, стараясь разглядеть место, куда приземлилась книга, и вдруг в ужасе отпрянула, словно столкнулась нос к носу с ядовитой змеей.

– Бежим!.. Прячемся!.. – метнулась она к спасительному шкафу.

– Что?

– Что случилось?

– Букаха!.. – задыхаясь, как от быстрого бега, едва шевеля губами, произнесла она. – Он меня видел!.. Он вышел из-за угла, и мы встретились с ним глазами!.. Он меня узнал!.. Мы пропали!..

Не говоря больше ни слова, все трое поспешили вернуться в безопасность жилища Дионисия, увеличившегося теперь еще на одну комнатку – каморку для Митрохи – и затаились.

Ждать пришлось не долго – через пять минут дверь библиотеки заскрипела, тихонько приотворилась, и в образовавшуюся щель просунулась голова экс-воеводы.