Стивен Дональдсон - Первое Дерево

Ковенант обменялся с Линден тревожными взглядами. Она все еще не до конца пришла в себя и теперь усиленно старалась сосредоточиться, отчего между бровями залегла глубокая угрюмая складка. Но она понимающе кивнула и ухватилась за руку Красавчика. Великан бережно поднял ее на руки, и Ковенант шагнул к харучаям.

Он боялся дать выход бурлившим в нем эмоциям и поэтому двигался крайне осторожно. Значит, ему суждено потерять харучаев? Харучаев, преданных и верных, как некогда ранихины?

Что они значат для тебя?

И тут Бринн в первый раз взглянул на него. Пораженный болью, горевшей в этих обычно столь спокойных глазах, Ковенант чуть не отступил на шаг. «Звездную Гемму» продолжало болтать, и гранит жалобно поскрипывал, словно в любую секунду она могла разлететься на куски под безжалостным напором волн. Не дожидаясь, что еще скажет Бринн, Ковенант громко и отчетливо произнес, пресекая тоном любую попытку себя перебить:

— Вы дали мне слово. — Его грудь тяжело вздымалась, и слова давались с трудом, ибо он признавал, что не имеет права ни вчем упрекнуть столь верно служивших ему харучаев. — Так вот, я не могу освободить вас от него. Я был вынужден по просьбе Баннора взять на себя ответственность за вас. И изменить уже ничего не могу. Не от меня это зависит. — Тогда, на плато у Ревелстоуна, он чуть не истек кровью. Его спас Бринн.- Так о чем вообще, черт побери, еще говорить?

— Юр-Лорд, — не давая сбить себя с толку, но так же мягко сказал Бринн, — разве ты сам не слышал песни водяных дев?

— Ну и что с того? — Ковенант сам понимал, что бравирует, но это было его единственной защитой. — Единственной причиной, почему они предпочли вас мне, было то, что им не нужны столь огнеопасные мужчины.

Бринн помотал головой, не соглашаясь с ним, и добавил:

— Разве неправду рассказывают о Неверящем, что однажды в тяжелую минуту он поклялся, что вся Страна — не более чем сон, соблазнительный и фальшивый насквозь?

Ковенант застыл с открытым ртом. Все, что он собирался сказать, рассыпалось в прах. Он вспомнил, как говорил Линден тогда, на Смотровой Площадке Кевина: «Наши сны слились в одно общее видение». Это было его надеждой, якорем в мире, от которого можно было сойти с ума. Но эта попытка объяснить себе хоть что-то так и не оправдала себя.

«Даже это мне в упрек?»

Словно не замечая его смущения, харучаи холодно продолжал:

— Первая сказала, что песня водяных дев — лишь иллюзия. Мы и сами прекрасно сознавали это. Но мы — харучаи, и мы приняли их вызов. Ты, похоже, совсем нас не знаешь. Жизнь в горах сурова и не для неженок — на наших ледниках и обрывах им просто не выжить. Потому-то у нас рождается так много детей — это необходимо, чтобы сохранить наш род. Для нас брачные узы нечто священное; они глубоки и нерушимы. Разве Баннор тебе об этом не рассказывал? Для тех, кто во имя службы в Стражах Крови отказался от сна и самой смерти, это не было такой уж большой жертвой. Но вот отказ от брака — это был уже подвиг. Поэтому, как только они поняли, что Порча проник и в их ряды, они закончили свою службу и посчитали, что Клятва исполнена до конца. Любой, человек может оступиться, ошибиться или погибнуть — но как харучаи, во имя преданной службы высокой идее отказавшийся от своих жены и детей, смог бы смириться с тем, что его преданность используется идее во вред? Да лучше бы клятва никогда не произносилась вовсе! Юр-Лорд, — голос Бринна вдруг снова неожиданно смягчился, но харучаи не мигая продолжал сверлить Ковенанта взглядом, — в песне водяных дев мы услышали зов тех, кто остался дома. Да, мы попали под власть иллюзии, но как она была сладка! Вокруг нас вдруг выросли родные горы. Воздух вновь стал чистым и прохладным от далеких снегов на вершинах. И с утесов нас звали к себе женщины, желавшие нашей страсти, нашего семени для зачатия новой жизни. — В его голосе зазвучали интонации, присущие мелодичному языку харучаев, а лицо просветлело. — И потому мы без оглядки на наш долг и службу устремились навстречу им. Наши женщины смуглы от рождения и от палящего солнца. Но иногда среди них встречаются и белокожие — их кожа ослепительна, как лед, сверкающий на горных пиках; она мягка, словно чистейший снег с таких высот, куда можно подняться лишь на крыльях ветра. Ради них, чистых как снег и сияющих как лед, мы и отдали себя Танцующим-На-Волнах.

Теперь отвел взгляд Ковенант. Баннор как-то намекал ему о том, что и в харучаях есть некие вполне человеческие струнки. Их недоверчивое, враждебное ко всему миру отношение произрастало из жестокой, суровой жизни, где каждый вдох был надеждой, а выдох — утратой.

В поисках поддержки он оглянулся на Великанов и Линден, но ни один из них не знал, что сказать. Глаза Линден были затуманены то ли болью, то ли состраданием, на лице Красавчика читалось откровенное сочувствие, и даже суровая воительница Первая смотрела на харучаев с мягкой грустью.

— Так мы доказали сами себе, что мы предатели. Мы предали нашу верность долгу ради миража. Мы оказались неспособными держать слово, данное вам. Мы не совладали с собой и потому не имеем права служить вам впредь. Наваждение прошло, но кто теперь поверит нашим самым громким клятвам?

— Бринн, — растерянно сказал Ковенант, — Кайл. Не надо. Никто вас ни в чем не обвиняет.

Он откашлялся, чтобы придать голосу суровые нотки, и напустил на себя грозный вид. Тут же прохладная рука Линден коснулась его локтя, словно моля о сострадании. Сама она не отрываясь смотрела на харучаев. Но Ковенант сделал вид, что не заметил ее жеста. В нем вновь стала закипать сила, и говорить другим тоном он уже не мог.

— Как-то раз то же самое, что и вы, проделал Баннор. Да-да, то же, что и вы. Тогда мы вместе с ним и Идущим-За-Пеной стояли на краю Землепровала. Он отказался идти с нами, в то время как мне… — Ковенант судорожно вздохнул. — Я спросил его, что его смущает, и он ответил: «Ничего. Просто я потрясен внезапно открывшейся мне истиной, что понадобилось так много столетий, чтобы научить нас понимать пределы своих возможностей. В своей глупой гордыне мы зашли слишком далеко. Ни один смертный мужчина не должен отказываться ни от жены, ни от сна, ни от смерти — как бы ни была высока идея, которой он служит. Отрекаясь от себя, мы делаемся слабее и сами ведем себя к крушению всех надежд». Вы только что почти повторили его слова. Но поняли ли вы, что сказали? Все не так просто. Любой может допустить ошибку. Любой, кроме Стража Крови. Он теряет к себе доверие. Но как вы думаете, зачем Баннор встретился со мной в Анделейне? Ведь если вы правы, то должны понести за вашу слабость заслуженное наказание — он лишь одобрил бы это. Или нет?