Тэд Уильямс - Война Цветов

— На мужскую модель типа этих Цветочков я не похож, это факт.

— Но ты не так уж сильно отличаешься от них, поэтому судить трудно. Детей, насколько я помню, у тебя нет? Это очень важный фактор.

В памяти Тео ожила та ужасная ночь — Кэт в пропитанном кровью халате и вымотанный стажер «скорой помощи», устало произносящий привычный текст: «Выкидыш, разумеется. Это не должно повлиять на ее способность к зачатию, если вас это может утешить в такой момент».

— Нет, только при чем они тут, дети?

— Точно никто не знает. Когда мы доросли до настоящих исследовательских методов, то столкнулись с недостатком материала — смертные почти перестали переходить к нам, а мы к ним. Однако общепринятое мнение таково: подменыш — эльф, воспитанный смертными, — сохраняет большую часть своей эльфийской наследственности, знает он о ней или нет, пока сам не становится отцом или матерью в мире смертных. Когда это случается, наследственность, в чем бы она ни выражалась — в физических свойствах, в талантах или в тайном знании, — частично переходит к ребенку и уменьшается с каждым поколением. Так все по крайней мере думают — исследовать это, как я уже говорил, случая не представилось.

— Значит, у меня все-таки есть шанс дожить до тысячи лет, — вздохнул Тео. — Маленький такой шансик.

— В общем, да.

— Будет о чем пожалеть, когда меня начнут пытать, а потом убьют. Хоть отвлекусь.

— Интересно, воспитанники смертных все такие странные?

— Есть у вас выражение «смех сквозь слезы»? Хотя тут больше подходит другое: «смех сквозь спазмы кишечника». Чтобы не обделаться от ужаса.

В ту ночь он спал плохо по нескольким причинам. Ему почти сразу приснился один из худших его кошмаров, где он беспомощно барахтался в собственном украденном «я», одолеваемый страшной холодной чернотой. Это сменилось чередой менее пугающих эпизодов, но ощущение, что его мысли делит с ним кто-то чужой, осталось. Под конец он принес матери в больницу цветы и пытался сказать ей, что это он, ее Тео, что он все равно ее любит, родная она ему или нет, но она лежала в забытьи и не понимала его — только смотрела на цветы у своей кровати, как загипнотизированная.

Грустные сны он обычно не запоминал, только хорошие (где он встречался с женщиной, которую хотел в реальности, или выигрывал в лотерею) или уж очень страшные, которые в последнее время снились ему то и дело. Возможно, он не запомнил бы и этот, с отрешенным лицом матери и поникшими цветами на больничной тумбочке, если бы не проснулся в самой его середине. Разбудили его чьи-то руки: одна зажимала ему рот, другая держала за горло.

«Мертвяк! Он нашел меня!» Медленное сонное сердцебиение тут же перешло в дробь, точно сердечную педаль вдавили в пол. Тео попытался освободиться, и рука отпустила его горло, но другая зажала рот еще крепче. Он вцепился в эту руку и в торс, ожидая встретить гниющую плоть, но пришелец был совершенно свеж... и явно принадлежал к женскому полу.

— Тео, ш-ш-ш! Ты всех перебудишь!

— Поппи? — оторопел он. — Как ты здесь оказалась? И почему хочешь меня придушить?

— Ничего такого я не хочу, дурачина. Просто боялась, что ты закричишь.

— У тебя все в порядке, Тео Вильмос? — раздался голос Колышка, и Поппи испуганно ахнула. Гоблин, который вылез из спального мешка тихо, как кошка, схватил теперь ее и держал, будто клещами.

— Он... меня убьет! — сдавленно выговорила она.

— Не надо, Колышек. Это друг. Отпусти ее.

— Ты уверен?

— Да-да. Отпусти.

В следующий момент Поппи хлопнулась прямо ему на колени, повалив его на скомканное одеяло. Трое других обитателей палатки тоже заворочались, и Тео подтолкнул Поппи к выходу.

— Подожди меня снаружи.

— Тео? — сонно позвал Кумбер. — Ты чего?

— Все в порядке. Ко мне пришли, и Колышек проявил бдительность, но это ложная тревога. — При слабом лунном свете Тео видел желтые, устремленные на него глаза гоблина. Точно сам дьявол смотрит — но если бы вместо Поппи в палатку забрался кто-то другой, Тео был бы только благодарен ему за вмешательство. — Спасибо тебе, — сказал он.

Колышек кивнул, поморгал и снова залез в свой спальник. Тео отдышался немного — руки у него до сих пор тряслись — и вышел из палатки к Поппи.

Почти полная эльфийская луна огромной белой луковицей висела над горизонтом, затмевая даже пиротехнические сполохи звезд. Пуговицын мост при ее свете казался неким призрачным замком, вырастающим раз в столетие на какой-нибудь туманной шотландской пустоши.

Не успел Тео выпрямиться, Поппи обхватила его руками, поцеловала и отпрянула, глядя на него серьезными темными глазами.

— Я плохо сделала, что пришла, да? Я немного боялась застать тебя с другой женщиной.

Он, не видя в ее поступке ничего дурного, поцеловал ее в ответ и тоже отпрянул.

— А как ты меня нашла?

— Одна моя подруга работает в парламентском Бюро Зеркального Вещания. У нее роман с ее боссом, и она имеет доступ к разным скандальным записям. Она-то и проследила, откуда поступил звонок твоего друга.

— Но ты и так знала, что я живу в этом лагере.

— След вел не к лагерю, а к твоему другу. — Поппи показала палочку, которой пользовалась в качестве телефона, — та излучала слабый серебряный свет. — Видишь? Я зачаровала ее, и она показывает, как близко находится тот, кто звонил мне. Я надеялась, что если вы с ним не в одной палатке живете, он будет знать, где ты, но заодно нашла и тебя.

Тео встревожился — он снова недооценил эльфийскую технику.

— Но ведь это ужасно! Выходит, нас может выследить кто угодно?

— Разве ты звонил и другим девушкам? Если нет, то тебя должна волновать только я, а уж я-то тебя не выдам. — Она смотрела весело, но с оттенком подозрения. — Так как, были другие звонки?

— Нет, нет. Я вообще в первый раз попробовал. Но что, если твоя подруга в этом самом бюро...

— Да она и не вспомнит. Я ей сказала, что мне случайно позвонил парень с красивым голосом и я хочу на него посмотреть. Она так переживает из-за романа с боссом, что, наверное, забыла уже. Тебе легче?

— Вроде бы. Знаешь, это ведь я заставил Стриди позвонить, и случись с ним что-то из-за меня...

— Какой ты трепетный! — совсем развеселилась она. — Если ты эльф, то явно не из цветочного дома, раз все время беспокоишься за других. Даже сравнительно хорошие ребята вроде Ландера Наперстянки переступили бы через свою умирающую бабушку, чтобы пойти на вечеринку.

— Но ты-то не такая. — Хотя если вспомнить, как она отнеслась к смерти своего брата...

— Я не хочу быть такой, — посерьезнела она. — Иногда мне кажется, что я и правда не такая, а иногда — что я уже не смогу измениться, потому что выросла среди них. — Она продела руку под локоть Тео и повела его по тропинке к реке. — Мой отец и другие — я не говорю о Чемерицах, у них мозги набекрень, я о тех, кто считается нормальными Цветами, — вот, они ни о ком не трудятся думать, кроме себя. Раньше это и мне казалось нормальным, но я видела, что слуги, например, или дальние родственники могут быть и другими. Могут сделать что-то хорошее просто так, без причины. Могут быть добрыми ко мне, грустной маленькой девочке — и не потому, что им что-то нужно от моего отца. Одна из моих тетушек вообще его отругала однажды — сказала, что с детьми он обращается хуже, чем со слугами, а со слугами хуже, чем с собаками. Тогда я чуть ли не единственный раз увидела, как он удивился.