Джо Аберкромби - Герои

Поэтому Кальдеру оставалось лишь беспомощно улыбаться, и, стараясь отдышаться, стоять, где стоял, когда Трясучка шагнул к нему ещё раз, а потом ещё. Его устрашающий шрам нависал всё ближе и ближе. Достаточно близко для поцелуя. Достаточно близко для того, чтобы перед лицом Кальдера осталась лишь собственная искажённая, невразумительная ухмылка, отражение в мёртвом шаре железного глаза.

— Тебя ждёт Доу.

Удача. У кого-то она есть. У кого-то — нет.

Трофейные ошмётки

Вначале был запах. Вроде как что-то подгорело на кухне. Затем наподобие большого костра. Дальше хуже. Едкий смрад, от которого у Горста запершило в горле.

Запах горелых домов. Так пахло в Адуе во время осады. Так пахло и в Доме удовольствий Кардотти, когда он кружил там дымными коридорами.

Финри мчалась верхом, как сумасшедшая, и обогнала его — с его сведёнными мышцами и головокружением. Люд только успевал отпрыгивать на обочину. К тому времени, как они проехали постоялый двор, пепел начал оседать, повалил черный снег. Тут и там стали попадаться обломки, по мере проступания частокола Осрунга из дымной мглы. Опалённые щепки, крошки черепицы, обрывки ткани дождём падали с неба.

И здесь раненые — в разброс, у южных ворот города. Обожжённых не меньше, чем посечённых, пятен сажи не меньше чем крови. Но голосили они точно так же, как на Героях. Так же как и везде. В ответ Горст стиснул зубы. Да помогите же им или убейте, но пожалуйста, пусть кто-нибудь положит конец их чёртову блеянию.

Финри уже слезла с лошади и пешком пробиралась в город. Он пошаркал за ней, в голове пульсировало, лицо жгло — и догнал её лишь в воротах. Ему подумалось, солнце должно быть уже на исходе, но разницы никакой. В Осрунге стояли удушливые сумерки. Деревянные постройки охватили пожары. Пламя вставало на дыбы, от жара пересыхала слюна во рту, лицо исходило потом, воздух дрожал и мерцал. Выпотрошенный дом был похож на человека с распоротым брюхом — не хватало одной стены, половицы вываливались наружу, окна глядели из ниоткуда в никуда.

Вот она, война. Вот она, лишённая своих нарядных висюлек. Ни тебе начищенных пуговиц, изящных лент, церемонных салютов. Ни тебе подтянутых подбородков, ни поджатых ягодиц. Ни тебе зажигательных речей, сигнальных горнов, возвышенных призывов. Вот она, раздетая догола.

Прямо по ходу кто-то склонился над рядовым, оказывая помощь. Блеснули глаза, лицо в саже. Не помощь. Он пытался снять с того сапоги. Когда Горст приблизился, он встрепенулся и припустил отсюда в зловещий закат. Горст опустил глаза на оставшегося лежать солдата, босая нога бледнела на фоне грязи. О, цвет нашей нации! О, храбрые мальчишки! О, больше им не воевать, не гибнуть — пока мы вновь не захотим заебато потешиться.

— Где искать? — каркнул он.

Финри посмотрела на него бешеными глазами, лицо опутали волосы, под носом налипла зола. И всё равно, красива ни чуточки не меньше. Больше. Больше.

— Там! У моста. Он должен был биться в первых рядах. — Какое благородство! Какой героизм! Веди, любимая, к мосту!

Они прошли под сенью пылавших деревьев, горящие листья, как конфетти, планировали вниз. Пойте! Воспойте молодую счастливую пару! Вокруг доносились возгласы, голоса глохли во мраке. Люди звали на помощь, или искали кому-бы помочь, или искали кого бы ограбить. Мимо волочились тени, опершись друг на друга, неся между собой носилки, озираясь, точно они чего-то забыли, голыми руками разгребая завалы. И где тут искать одного-единственного человека? Можно ли тут вообще отыскать одного? Тем более, целого?

Повсюду тела. Повсюду части тел. Невероятным образом, они утратили свою суть. Ошмётки. Мясо. Эй, кто-нибудь, соскоблите их и отправьте в позолоченных гробах домой в Адую, чтобы король почтил их процессию вставанием, а королева не утирала блёсткие дорожки слёз на пудре, а народ рвал на себе волосы и причитал, неужто, за что, при этом раздумывая, чем сегодня поужинать, нужна ли новая пара ботинок или хуй знает о чём ещё.

— Сюда! — крикнула Финри, и он поспешил к ней, оттянул в сторону обломанный брус — под ним два трупа, офицеров нет. Она покачала головой, закусывая губу, и положила руку на его плечо. Ему пришлось подавить улыбку. Распознает ли она дрожь, что пронзила его от её прикосновения? Он нужен. Он необходим. Ей.

Финри шла, пробираясь от одной рухнувшей скорлупы до другой. Кашляла, глаза слезились. Ногтями раздирала мусор, переворачивала тела — за нею и он. Прочёсывая каждый клочок, лихорадочно, как и она. Даже более. Но совсем по другой причине. Я раскидаю наваленную дрянь и там окажется его увечный, зияющий труп, уже и близко не такой симпампулька, и она всё увидит. О, нет! О, да. Злая, жестокая, дивная судьба. И в безысходности она повернётся ко мне, и зарыдает на моём мундире, и, может статься, стукнет кулачком в мою грудь, и я буду её обнимать, и шептать вялые утешения, и стану скалой, стану её опорой, и мы будем вместе, как и должны были быть и были бы, наберись я храбрости к ней обратиться.

Горст улыбался про себя и скалил зубы, переворачивая очередное тело. Очередной погибший офицер, рука переломана так, что завернулась вокруг спины. Его забрали так рано, а впереди была вся молодая жизнь, ля-ля-ля, бу-бу-бу. Где Брок? Подавайте мне Брока.

Несколько каменных осколков да здоровенный кратер, затопленный пенящейся речной водой, — вот и всё, на что осталось глядеть там, где некогда стоял мост Осрунга. Большинство зданий вокруг превратилось в кучки мусора, но одно, из камня, большей частью уцелело — только начисто сорвало крышу, и горело несколько голых стропил. Горст побрёл туда, пока Финри, закрыв лицо ладошкой, перебирала тела. Проём с тяжёлой притолокой — толстую дверь скрутило с петель, и из-под лежащей двери едва выглядывал сапог. Горст потянулся и откинул дверь, словно неподъёмную крышку гроба.

И здесь был Брок. С первого взгляда он, казалось, не так уж и ранен. Лицо перемазано кровью, но не расквашено в мякоть, как мог бы надеяться Горст. Одна нога сложилась под неестественным углом, но все конечности прицеплены к телу.

Горст склонился над ним, поднёс руку ко рту. Дышит. Ещё жив. Нахлынуло разочарование, такое сильное, что едва не подкосились колени, и сразу же за ним — отрезвляющая ярость. Обманули. С чего вдруг давать этому Горсту, писклявому королевскому паяцу, то, что ему нужно? Что необходимо? Что он заслужил? Лучше помотайте морковкой перед его тупой мордой, да посмейтесь! Обманули. Точно так же как в Сипани. Точно так же как на Героях. Точно так же как всегда.