Сергей Шведов - Белые волки Перуна

С Милавой-то Изяславу расплеваться легко - окрутили их славянским обычаем, а вот с Балалаевой чернавкой, с которой обвенчался по греческому ладу, расстаться будет совсем не просто. Говорил уже на эту тему боярин и с Анкифием, и с Анастасом. Выходило, что вроде бы можно, но только с дозволения патриарха, что сидит в Царьграде. А уж сколько на это потребуется денег - оба только разводили руками. Придётся, видимо, Изяславу признать Милавиного Вячеслава за сына и наследника.

Прежде Изяслав завидовал отцову подворью, а ныне нужды нет - собственное не хуже будет. Во двор боярин въехал на коне, а уж там бросил поводья челядинам и, не оборачиваясь, пошёл на крыльцо. Это по возвращении из Плеши Изяслав был никем, а ныне они с боярином Ставром на равных, а то и поболее сын отца весит на Киевщине. Не сбросить теперь отцу старшего сына со счетов, и по смерти Ставра не долговязый Ярослав встанет во главе рода, а Изяслав.

Принял Ставр сына с честью, хотя и без большой радости на лице. Выслушал тоже внимательно, не перебивая, вот только ответ его прозвучал совершенно неожиданно для Изяслава:

- Млад Ярослав, чтобы садиться воеводой на Плеши, а о прочих сыновьях и говорить нечего. А если хочешь закрепить землю за сыном Вячеславом, то я перечить не буду. А Ладомировых земель мне не надо, я ещё не выжил из ума, чтобы собачиться с Белым Волком.

- Неужели боишься? - удивился Изяслав. - Так ведь недолго гулять Ладомиру по Руси, рано или поздно свернёт ему голову Великий князь.

- Вот кода свернёт, тогда и приходи, - усмехнулся Ставр.

Изяслав отцовским страхам удивился и рассердился. Кусок-то был верным. Уж сколько сегодня Изяславу выслушать пришлось всякого от княжьих ближников за проявленное расторопство, а от отца ждал совсем иного - благодарности за старание, направленное к процветанию рода. Заробел боярин Ставр, испугался Белых Волков. И от слов своих он теперь не отступится, убеждай не убеждай.

От огорчения Изяслав выпил немало мёда и, покидая родной когда-то дом, не удержался от злых слов, которыми не следовало бы сорить без нужды. Но надо же было как-то унять досаду в сердце. Ведь слово дал князю утишить Плешь и посадить там дельного воеводу. До того расстроился Изяслав, что не сразу попал ногой в стремя. Кабы холопы не поддержали, пал бы мимо седла на общую потеху. А Ставр даже на крыльцо не вышел, проводить сына. Не люб ему Изяслав, а за что не люб - не понять. Ладно, оплошал по младости лет на Плеши, но ведь в Киеве всего добился без родительской подмоги. И земли, и нажитки, и милость княжья - всё есть у Изяслава. А от родного отца - бесчестье. Плешь во всём виновата, будь она неладна. Великий князь и тот ныне не удержался, попрекнув Изяслава Милавой. Так разве же он за ту потаскуху в ответе, если не видел её шесть лет?

Не захотел отец отсылать Ярослава в Плешь, вот в чём дело. Не оставил, похоже, мысль передать ему вотчину и нажитки. А князь Владимир, чего доброго, уважит Ставра, особенно если Изяслав оплошает в Плеши.

За добрым словом и советом свернул Изяслав к дому старого своего знакомца купца Анкифия. Умнейшим человеком был этот стареющий грек, и без его помощи вряд ли смог бы Изяслав так удачно разжиться в Киеве. Умел Анкифий видеть не только то, что под носом, но и то, что едва-едва мерцает вдали. Это Анкифий угадал грядущие перемены, а может быть, сам поспособствовал крутому повороту Великого князя Киевского от кровавого Перуна к разумному и много прощающему Христу. Изяславу от предвидения греческого купца была только польза, хотя поначалу и мучили его сомнения - не поспешил ли отречься от славянских богов и не уронил ли тем себя в глазах князя. Но, как выяснилось, всё в самый раз свершил Изяслав, в полном соответствии сначала с тайными, а потом и с явными задумками Владимира. А угадывать мысли властителей, которые они не всегда высказываю вслух, и действовать в их русле, дано далеко не каждому.

Но ныне Изяслав, кажется, разгадал желания Владимира: Великому князю не выгодно самому разрушать капища славянских богов, вызывая тем самым злобу в сердцах простолюдинов, и он непрочь поручить грязную работёнку расторопным ближникам.

Анкифий речь Изяслава выслушал спокойно. Сидел в кресле нахохленным старым сычём, и могло показаться, что мысли его витают где-то далеко. Изяслав уже начал впадать в раздражение, но грек наконец заговорил голосом спокойным и бесцветным.

- В Плешь воеводой надо ставить Мечислава, пасынка Ладомира.

Изяслав даже запыхтел от возмущения на слова греческого купца. Нечего сказать, присоветовал! Вот так вынь изо рта сладкий кусок и отдай невесть кому. Какая боярину Изяславу будет польза с того, что в Плеши сядет воеводой глупый мальчишка Мечислав?

- Мечислав хоть и молод, но далеко не глуп, - спокойно возразил Анкифий. - И в вере твёрд, что всего важнее. Плешанам он не чужой, и Белые Волки тревожить его не будут. Ладомиру выгодно его воеводство. Эта и твоя выгода прямая: Мечислав честен и не обидит твоего сына Вячеслава.

В том, что не обидит, Изяслав не сомневался. Но речь-то идёт не об убытках, а о прибыли. Мечислав не позволит взять добро Ладомира, вмешается боярин Вельямид, и роды плешанские, с которыми Гасты в родстве, тоже не останутся в стороне. А Изяслав-то о другом думал: войти в Плешь победителем и взять то, что по нраву, силой. Смести с плешанских холмов всех идолов, чтобы надолго запомнили в тех краях боярина Изяслава. Разве не во благо бы это пошло христовой церкви?

- Зорение языческих капищ - святой церкви во благо, - продолжал всё тем же бесцветным голосом Анкифий. - А вот от народных бунтов и пролитой крови пользы никакой. Надо суметь и капища разорить, и в крови не захлебнуться.

А по мнению Изяслава, кровь вере не помеха. Посёк же воевода Добрыня кудесника Вадима с волхвами в Новгороде и поверг идола Перуна в Волхов-реку. А новгородцы, уж на что народ бойкий и неуступчивый, не стали ломить против силы. Плешь - это не просто малый городок, там вызрел под рукой Ладомира гнойник язычества на обновляющемся теле Руси.

- Мне известно об этом, боярин, но тем опаснее там грубая сила.

Не везло сегодня Изяславу ни на союзников, ни на советчиков. С Анкифием он, однако, лаяться не стал, расстались хоть и без сердечности, но по-хорошему.

Изяслав пошёл в Плешь с великой злобой в сердце, хотя виду не подавал, а с Мечиславом и вовсе был ласков и приветлив. Блудова сына на воеводство предложил не Изяслав, а дорогой тестюшка Басалай, которого вынесло пред княжьи очи в самое неподходящее время. А Владимир на предложение глупого боярина сразу же закивал головой, да ещё и вывернул всё так, словно свершилось назначение Мечислава по желанию Изяслава. А Изяславу и деваться некуда. Срамил он потом Басалая, а тот только пучил глаза да пожимал плечами: