Татьяна Шуран - Матка

— Удивительно, они на людей-то не были похожи. Я не присматривался, но они там творили что-то мерзкое.

— Она тоже говорит: не понимаю, как так получилось, столько лет не виделись… Вроде как ей вспомнилось, как он изображал на каком-то уроке вавилонского жреца. Ну, и она как заорет не своим голосом: "Олег!" — это я слышал. И после мы снова оказались в физическом мире.

— Точно, Беля упоминала на совещании… воспроизвожу практически дословно, так как смысла фраз не понял: "Нам еще повезло с этим чудиком. Если бы он не вышел, не нарушил систему, нас могло выбросить ко Второй форме. Они почти закончили ритуал. И тогда я вообще не знаю. Может, и выбрались бы, но точно не все. Визит ко Второй форме не входил в мои планы на данном этапе подготовки старателей… он в них вообще не входил, может, и зря".

— А что значит Вторая форма?

— Беля так иногда называет Матку. По-моему, когда она говорит "Вторая форма", то подразумевает Матку.

— А у Бели кто-нибудь спрашивал?

— Да какая разница? Ясно же, она считает, что это не нашего ума дело, что нам это понятие не растолкуешь.

— Я спрашивала. Она сказала: "Ваша задача — научиться сражаться с габбро, а Вторую форму я беру на себя".

— В такие моменты я начинаю понимать, что Белю я совершенно не понимаю…

— Меня тревожат все эти недомолвки. Из всего сказанного очевидно, что хотя мы и заслужили среди союзников репутацию победителей, нам по-прежнему есть над чем работать.

(Стас Ладшев) — Олег, среди старателей ходит слух, что именно твое возвращение из четвертого измерения в физическое решило исход сражения в пользу людей. Ты сам можешь объяснить свою роль в произошедшем?

(Олег Пылев) — Нет.

— Тогда, может, просто перескажешь, что происходило? В смысле, как воспринималось с твоей стороны?

— Да… если честно, мне не совсем приятно все это вспоминать…

— В назидание и во избежание.

— Ну… мы там… участвовали в разных событиях… Время там течет по-другому. Это невозможно объяснить, да и не нужно, потому что если ты действительно поймешь, то пропадешь из этого мира. Там события тянут за собой человека, а не наоборот. Все происходит как бы само по себе, ничего невозможно предугадать. Но, тем не менее, там есть свой эквивалент культуры и социальной иерархии. Я был кем-то вроде жреца.

— То есть вы исповедовали какую-то религию?

— Мммм… там не было теории…

— Но предполагались какие-то обряды? Например, во время нашего появления?

— Нечто вроде…

— И в чем была цель?

— Не знаю. Там все иначе воспринималось…

— Что конкретно вы делали?

— Сейчас это как-то дико говорить. Если пользоваться выражениями этого мира, то получается, что мы употребляли наркотики, торговали людьми… ээээ… там все это казалось священнодействием. И как-то… не приходилось задумываться. Например, людоедство считалось кастовой привилегией жрецов…

— Хорошо, а когда вы попали в эпицентр сражения, вы осознали, что происходит нечто необычное?

— Там, на Заповедной Высоте, все выглядит по-другому… Вы не присматривались, потому что иначе затянет. Но там все видится расплывчатым и очень ярким. Как будто цветовые пятна, которые складываются в картины. Появление таких людей, как вы — я имею в виду, которые не участвовали в общей игре — воспринималось как сверхъестественное событие, вторжение нездешних сил. Какие-то яркие белые протуберанцы.

— Но если вы считали нас чужаками, вам не пришло в голову, допустим, чем-то помочь габбро?

— Ты что! Там, где имаго не справляются, людям вообще делать нечего! Мы ждали. Мы в принципе не привыкли что-либо делать без приказа.

— Тогда как получилось, что ты вышел из четвертого измерения?

— Так меня Тома позвала. Странно, что она меня вообще заметила, и тем более узнала. Мы не виделись со школы. А тут я в один момент вспомнил, как напился однажды у нее на даче, и сразу всю прошлую жизнь… я имею в виду, мою жизнь на земле. Причем чувствовал себя так, словно у меня, наоборот, отказала память, потому что не мог понять, где я нахожусь. Тебе это трудно будет представить, но Заповедная Высота с нормальным сознанием несовместимы, ты либо там, либо здесь.

— И ты перешел в физический мир?

— Нет. Существует одна подробность: чтобы оттуда выйти, надо обязательно пожелать выйти. Должно быть четкое внутреннее стремление. Иначе как вспомнил себя, так и забудешь обратно. Вот у вас тут есть парень, Влад Багров, он сам вышел. А я тогда вообще ничего подумать не успел.

— Так что случилось-то?

— Прямо передо мной появилась та девица, которая с белыми волосами до колен, протягивает мне руку и говорит требовательно так: "Пойдешь со мной". Я и согласился. Смотрю, а я уже здесь… Даже трудно поверить, что это все та же земля. Как будто на другой планете оказался, или новый век наступил.

— На самом деле, прошло не так уж много времени, просто пришлось развиваться ускоренными темпами.

— Да, у вас тут столько событий… Я поначалу вообще не понял ничего. Габбро начали отступать, хирурги повылазили забирать раненых… какие-то летающие тарелки мечутся… Кто бы мог подумать, что на земле еще осталось сопротивление. По логике вещей, после вторжения здесь должна была образоваться сплошная пустыня.

— На мой взгляд, пока на земле остается хоть один нормальный человек, вторжение нельзя считать законченным.

— Ты говоришь, как типичный старатель. Мне уже объяснили, что вы поставили своей целью уничтожение всей каменной расы…

— Ты считаешь, что в данный момент у человечества богатый выбор целей?

— Мммм… я думаю, что еще не дорос до самостоятельных суждений в этом вопросе. В любом случае, я ваш должник. Спасибо, что вытащили меня.

(Стас Ладшев) — Ют, после осады госпиталя многие специалисты из других общин изъявили желание присоединиться к старателям, в том числе и ты. Чем объяснишь лично свое решение?

(Ют) — Ну, как чем… Реальность, она развеивает многие иллюзии. Смерть. Многие мои коллеги и знакомые погибли во время сражения за "Лабиринт". Это убедительнее любых отвлеченных аргументов. Ошибок, которые невозможно исправить, нужно избегать. Поэтому присоединиться к Беле — единственный выбор.

— Многие посвященные в принципе отказались от противостояния с габбро. В общинах широко распространено мнение, что вторжение служит очищению земли от недостаточно совершенной человеческой цивилизации, что созидательный труд и смирение перед злом неразделимы.

— До некоторой степени это справедливо. Человеку, который знает за собой склонность злоупотреблять насилием и властью, действительно лучше предпочесть смирение. Для того, чтобы успешно воевать, требуется сначала воспитать в себе безупречное самообладание. Но это субъективный момент. Что касается отношения к войне на уровне ценностей, жизненных принципов… Общины, пережившие вторжение, просто-напросто нашли временное средство изолировать себя от габбро. Легко рассуждать о смирении, когда тебя не касается угроза полного уничтожения. А теперь средство оказалось не слишком-то надежным. На мой взгляд, пора пересматривать приоритеты. Раньше я и сам считал, что созидание и разрушение полностью противоположны друг другу, что только конструктивная деятельность может быть противопоставлена всеобщему распаду и безумию зла. Но если бы не ваша помощь, госпиталя сейчас просто не было бы. Беля говорит о благотворных аспектах вторжения габбро и о необходимости создания новой цивилизации то же самое, что остальные посвященные, но действует эффективнее. Мы со своими принципами попросту незаметно вымрем, а вы проявили себя геройски. Бессмысленно создавать что-либо, что заведомо не можешь защитить и сохранить. Я понял, что созидание и разрушение неразделимы.