Мерри Джинн - Дети леса, дети звезд

И — вовсе перестал понимать, на каком он свете: площадь была полна народу. Спешащие люди мельтешили туда-сюда сплошными потоками, как в часы пик на Мабри, обтекая остолбеневшего Тесса, чуть дальше за ними углядывался глазом и угадывался звуком шумный и людный базар, еще громче орали птицы, мычала скотина — откуда скотина в городе?! — звенело и гремело, доносились откуда-то звуки драки… Серазан, отвыкший от людей всерьез и давно, попятился, скрылся в тени арки, и шум и толпу как отрезало — никто не спускался все той же лестницей, никто не орал, не шумел и не дрался…

И даже химическим дымом не пахло.

Тесс прислонился к стене, закрывая глаза, и подумал безразлично и отстраненно, что не ел давно, не отдыхал тоже, болен вовсе хронически и вполне имеет право на галлюцинации.

В пользу глюков говорили нынешняя тишина и легкое касание ветра, гладившего опущенные веки. Против них… собственно, ничего, и Серазан, по-прежнему с закрытыми глазами, покачал головой, прижал к груди березовый посох, понастраивался спиной ощущать камень…

Было, в общем-то, спокойно и хорошо, и успокаивалось колотившееся минуту назад сердце, и еще немногим позже Тесс осторожно открыл глаза. Береза в руках была, и каменная стена за спиной была, и была лестница, стертая не одной тысячей ног, ходивших по ступеням десятилетиями и веками… В просвете арки видна была улица снизу — пустая, и площадь сверху — и никого на ней не было.

Серазан снова поднялся наверх, осторожно и аккуратно, выглянул, вышел…

Это была та самая площадь, с тем холодновато-серым камнем, с буровато-сбитыми «дорожками» от нижних проходов-лестниц к зданию мэрии, к еще одной лестнице, широкой и светлой, ко входу уже непосредственно, с квадратными полуклумбами-полуогородками по бокам арок — как будто прежде там стояли охранники — с высокой косым клином прорезающей небо скалой, тень от которой уже накрывала кусок площади и до конца дня должна была уберечь ее всю от жаркого солнца, а к закату уйти и дать вечернему городу нужный свет.

Узнал Тесс и слабоскошенную крышу, на которой сидел в снах-видениях ворон, но птицы-Хранителя сейчас не было на привычном месте.

— Сволочь крылатая, — мрачновато вздохнул Серазан, не чувствуя удивления даже от того, что ничему тут особенно не удивляется. Теперь.

Пересек площадь, поднялся, вошел в здание мэрии.

Там было темно, прохладно и пусто, под стенами ветром нанесло пыли-грязи, после небольшого двойного прохода стены разошлись в стороны… Тесс всей шкурой почуял, что в холле просторно и даже слишком — через несколько минут всматривания и вслушивания в звук собственных шагов Серазан понял, что это не просто учреждение или набор офисов, а еще и место проведения публичных мероприятий, потому что холл таким большим можно делать, только собираясь использовать его для выступлений — концертных ли или народно-законодательных, но явно с расчетом на не одну сотню людей.

Когда глаза попривыкли и тень перестала казаться такой уж густой, стало видно, что от боковых стен уходят глубокие коридоры и там-то, наверное, и располагаются конторы и кабинеты, но желание обшаривать неведомый лабиринт и что-то искать в темноте и тиши так и не родилось, и Тесс, поколебавшись, вернулся на улицу.

Солнце. Тишина. Площадь…

— Есть кто живой? — поинтересовался Серазан негромко в пространство.

Ответа, разумеется, не было, и Тесс повторил тот же вопрос беззвучно, переключаясь на мысленный поиск.

Пустота. Легкий ласковый ветерок. Скала, камень мостовых, стены.

Старый город не был ни враждебным, ни страшным, он просто был оставлен людьми, но причин этого Серазан не понимал.

— Это сейчас тут так хорошо, — произнес за спиной ровный негромкий голос. — Прежде было… слегка некомфортно.

Тесс не удивился, но обернулся.

— Да? — следом за ним из дверей мэрии вышла женщина и стояла сейчас у входа, не отходя далеко. — А почему, как?

Может быть, женщина улыбнулась. Может быть, Серазан просто привык, что речь сопровождается мимикой, и грустно-задумчивой улыбки ждал.

— Камень, холод. В рудниках — обвалы, в долине внизу — расплодились и смешались с волками стаи одичавших собак, дороги заметало зимой и размывало по весне, а дети перестали рождаться…

Она задумчиво перечисляла, а Тесс мельком подумал — надо же, обычно говорят, что «не определить возраста», а он не может определить даже ее тип и расу. Простое длинное светлое платье, никакая — ни особенно стройная, ни пышная, ни привлекательная или наоборот неинтересная — фигура, правильное лицо и средне-русые волосы… но если бы ему понадобилось описать ее, нарисовать, собрать образ для опознания — пожалуй, этого бы не удалось.

— И что же?

— Это было давно. Сейчас город пуст и ждет.

— Чего? Или кого? — уточнил Тесс.

— Людей… — продолжения не последовало, и Серазану почудилось за простыми словами спокойствие автоинформатора, выдающего ответ на запрос. Он вздохнул.

— Ну вот, например, я… Человек. Пришел.

— Надо привести еще, — сообщила женщина просто, и Серазан вздохнул тяжелее.

Сообщил так же просто, но с легкой, самого слегка удивившей насмешкой:

— Я бы лучше пообедал.

А потом вновь — чуть-чуть, на грани сознания — озадачился, почему не произнес то же самое выразительней, ведь жрать хочется, а его позвали, привели чуть ли не марш-броском и…

И, как он, оказывается, и ждал, женщина пожала плечами:

— Тогда я вернусь позже, — повернулась и исчезла в темном провале здания, оставив его одного.

Серазан закатил глаза к небу.

Потом подумал, оглядел площадь, к тому же небу воздел руки и озвучил внятный матерный комментарий.

Потенциальный обед, с наводящей тоску неотвратимостью превращавшийся в малореальный ужин, пришлось искать, конечно, за городской стеной.

Серазан, до беспечности легко смирившийся с мыслью, что насчет людей ворон его… гм, ввел в заблуждение, выбрался из города через садовый выход и принялся искать что-нибудь съедобное по заросшим огородам, отчаянно жалея, что на дворе не осень или хотя бы лето, а вот такая вот, еще только цветущая радостно, весна, и не найти ни плодов, ни орехов, ни ягод хотя бы…

Зеленью же было толком не пропитаться, особенно при отсутствии котелка, а охотиться — да хоть бы и с ножом и бечевкой! — оказалось удивительно не на что, и тут уже все растущее недоумение Тесса начало переходить в тихое бешенство: где, собственно, хоть какая-то живность? Где полевки, где птицы, где гнезда, птенцы, молодняк, где ушастые, которых вокруг бывшего города должно быть изрядно, где те самые одичавшие собаки аж стаями, козы, кошки, бараны?!