Сара Зеттел - Наследие чародея

Калами совершенно не ощутил перемещения в Безмолвные Земли. Вот только они шли размеренным шагом по снегу Лисолесья, который вообще-то не должен был выдерживать их вес, а в следующий миг они уже в сосновом лесу, на мшистом берегу реки — как всегда, абсолютно бесшумной.

— Далеко нам идти? — спросил Калами, стараясь не смотреть на Лисицу. Нужно быть осторожным. Это ее мир, в котором он — чужак.

Лисица весело засмеялась и легонько сжала его руку:

— Неужели не мог придумать ничего интереснее, чем спрашивать о расстояниях, колдун?

Калами услышал в ее голосе улыбку и невольно представил ее лицо. Он понимал, что это всего лишь иллюзия, но тем не менее не мог не восхищаться ее красотой.

— Ты не смотришь на меня, колдун, — капризно сказала Лисица. — Почему?

У Калами вмиг пересохло во рту. Кровь закипала от одной мысли о ее лице, от одного прикосновения ее пальцев, от этого аромата, что окружал ее обольстительным ореолом.

— У меня нет ни малейшего желания смотреть на обман, сударыня, — с усилием произнес он.

Лисица опять рассмеялась — мелодичным смехом, журчащим, словно ручеек.

— Разве же это обман? — Она сильнее прижалась к нему, притянув его руку к своей груди. Несмотря на плотную одежду, Калами ощутил мягкий изгиб ее тела, почувствовал, как плавно вздымается ее грудь и тут же услышал собственное частое дыхание и бешеный стук своего сердца. — Здесь нет ни лжи, ни правды. Ничего, кроме реальности.

— Чем же реальность отличается от правды?

— Правда — это фикция, которую вы, смертные, придумываете, чтобы убедить себя, будто знаете, что реально, а что нет.

Она остановилась. Калами замер, по-прежнему глядя только вперед. Она сняла его руку с груди, и на мгновение Калами почувствовал облегчение. Но ненадолго, пока ее рука не коснулась его щеки, обводя скулы тонкими пальчиками.

— Посмотри на меня, колдун.

Калами зажмурился. Он безумно желал взглянуть на нее, хотел эту руку, что теперь касалась его шеи, пробиралась под шелковую повязку, медленно скользила по плечу… Он ощущал каждое ее прикосновение так, словно оно жгло ему кожу. Он мечтал прижать ее к груди и узнать вкус ее губ. Он представлял ее поцелуи — крепкие и пьянящие, как неразбавленное вино.

— Фу, колдун, к чему такая сдержанность? — Ее рука обвила талию Калами. Она была так близко, что он чувствовал ее тепло каждой клеточкой, вдыхал ее дыхание, от которого и исходил этот манящий запах. От ее прикосновений, словно от снежинок, покалывало кожу. — Почему бы тебе не взять то, что тебе предлагают?

Калами уже не понимал, где он и кто. Если она захочет оставить его здесь, он будет блуждать по Безмолвным Землям, пока не умрет от истощения. В лучшем случае можно будет пойти вдоль реки, если она смилостивится и оставит его на берегу.

— Да потому, — ответил Калами, — что вы ничего не даете бесплатно, а мне нечем заплатить за такую любезность.

Опять колокольчиком зазвенел серебристый смех, и нежный пальчик коснулся его губ.

— Но ты ведь даже не знаешь, чего я захочу.

Ее руки обвили его шею. Она поцеловала его — именно так, как он и представлял: крепко и головокружительно. Он впился губами в ее губы и обхватил ее тело, повинуясь непреодолимой жажде чувствовать, владеть всей ее силой, всей страстью — пусть только на мгновение. Заплечный мешок мешал ему, он отбросил его в сторону. Она засмеялась и, держась за него, стала падать на спину. Обнявшись, они покатились по мху и прибрежным камням. Он сгорал от желания сорвать с нее меха, дотронуться до нагой кожи, мять ее грудь, бедра, ягодицы…

Плащ, перчатки, сапоги — все было сброшено. Калами не знал и не хотел знать, как это произошло. Она вся пылала, он дрожал при мысли о том, что ее прикосновение может обжечь, как обжигает взмах крыла Жар-птицы. Какая сила, какая мощь! Она обхватила его ногами и притянула к себе, снова и снова, и ее глаза горели так же, как у ее сыновей, когда они предвкушали охоту на Ананду. Буйство ощущений — ее пальцев, вонзающихся в его плоть, ее глаз, жара ее тела — вскружило ему голову, смешавшись с воспоминаниями, экстазом, страхом и желанием, пока он и сам уже не знал своих мыслей. Он знал одно: только в этот миг он жил по-настоящему и держал в своих объятиях всю силу, о которой мог только мечтать. Когда наконец она изогнулась под ним, затопив его волной наслаждения, он закричал так, будто хотел, чтобы все Безмолвные Земли узнали о том, что его страсть удовлетворена.

Калами не знал, как долго они потом лежали рядом. Она поднялась первой.

— Одевайся, колдун, — сказала Лисица. В ее голосе не осталось и намека на дразнящую теплоту. — Тебе надо выбираться отсюда, пока старуха Смерть не явилась за тобой.

Калами повиновался. Он собрал разбросанные вещи, оделся и закинул на плечи мешок. Когда они вновь пустились в путь, Лисица не стала брать его за руку. Калами это не показалось странным. Она была удовлетворена, так же как и он. Возможно, ему придется заплатить за содеянное, возможно, он пожалеет о своей слабости — но все это будет потом.

Лисица остановилась:

— Дальше я идти не могу. Войди в воду, колдун, и иди по течению. Ты окажешься там, где пожелаешь.

— Примите мою благодарность, сударыня.

Лисица ответила ему холодным, отстраненным взглядом.

— Зачем она мне? Я и так получила от тебя все, что нужно. — Она прошла мимо, одарив Калами последним легчайшим прикосновением. И вот это уже лиса, легким шагом направляющаяся к тени деревьев. Через мгновение Калами потерял ее из виду.

Он по-прежнему не имел ни малейшего представления о том, где находится и куда попадет в следующий миг. Но узы обещания признавала даже Лисица, к тому же теперь их связывает другая, более тесная связь, хоть она и делает вид, что это не так. Она его не обманет.

Калами ступил в воду и почувствовал, как течение тянет его, свивается водоворотами вокруг ног. Он пошел вперед, не обращая внимания на опасно скользкие камни. Может, они и настоящие, но это не правда, а ведь несмотря на загадочные высказывания Лисицы, для путешествий по Землям Смерти и Духов важна только правда.

Через несколько мгновений Калами почувствовал, что словно бы прошел через какую-то дверь. А в следующий миг он с удивлением узнал эти светлые стены и щербатые половицы с лоскутными ковриками. Это был маяк, дом Бриджит.

В любимом кресле хозяйки дома сидела Медеан, вернее — развалилась Медеан. В комнате было ужасно холодно. Длинные лучи заходящего солнца окрашивали снег за окном в багрец и пурпур. Ветер беспрепятственно гулял по комнате, а темневшая в углу печка не подавала признаков жизни.

— Калами? — вяло шевельнулась императрица. — Нет, это просто сон.