Сергей Кусков - В тени пророчества

— У нас много клиентов…

— Ты прекрасно понимаешь, о каких гостях я говорю.

Да, Эльвира понимала. Дядя всегда жил второй, тайной жизнью. Чем он занимался на самом деле, никто не знал. Только Фердинанд. Но конюх, необщительный в жизни, тем более не распространялся о дядиных поручениях. А когда она начала расспрашивать Маргариту, та мягко намекнула, что ей это знать не только не обязательно, но и вредно для здоровья…

— Что, были такие гости?

Отпираться глупо. В конце концов, тайны из своих гостей дядя не делал.

— Были. Но я не знаю ни имен, ни о чем они разговаривали.

— Это поправимо. — Милорд положил руку в карман, достал лист скатанной бумаги и начал неторопливо разворачивать. В каждом его жесте читалось пренебрежение, привычка повелевать всем на свете. Это был человек, для которого не было ничего невозможного. Даже выпустить из тюрьмы виновную. Как и осудить невинную.

— Ты должна рассказать на допросе следующее…

И англичанин начал читать. С каждым его словом волосы на голове Эльвиры шевелились, вставая дыбом. Глаза от удивления и ужаса вылезали на лоб. Даже боль в спине на какое-то время перестала существовать.

— Но это все неправда! — закричала она.

Лорд лишь холодно отчеканил

— Меня это также не интересует. Будь это правда, или неправда, ты должна рассказать ЭТО на допросе. Если все сделаешь, тебя выпустят. В противном случае, я отдам тебя этому сумасшедшему маньяку, преподобному Жану. Выбирай.

Затем развернулся и вышел из камеры. Вошедший следом стражник забрал факелы и запер камеру на ключ.

Эльвира в сердцах со всей силы бросила о стену бутыль с зеленой жидкостью и зарыдала.

Утром ее снова повели в пыточные. Снова посадили на стул перед столом, за которым вновь сидело три человека. На сей раз это были дворяне. Холеные, лощеные, в накрахмаленных париках и при шпагах. Их вопросы были не менее дурацкие.

— Сколько лет ты знаешь человека по имени…

— Когда впервые увидела…

— Что рассказывала…

— Когда впервые услышала…

— Известны ли тебе следующие люди…

Дальше назывались имена, ничего не говорящие девочке. Иногда проскальзывали те, которые вчера упоминал тот милорд, англичанин. Но она на все отвечала отказом.

— Слышала ли ты имена…

— Как часто к нему приезжали…

— О чем разговаривали…

— Как ты думаешь, почему…

— Сколько…

— Какой акцент…

— Что говорил тебе лично…

— Зачем…

— Сколько раз в месяц…

— Кто из прислуги…

Вопросы сыпались, как из ведра. Они становились все бессмысленнее и бессмысленнее, Эльвира терялась, ничего не могла сообразить, а они все давили и давили… Мир вокруг кружился, вертелся, в голове зазвучали поющие голоса…

— Нет! Я не знаю этих людей! Они ничего не говорили! Я не знаю, откуда они! Я НИЧЕГО НЕ ЗНАЮ!!!

Воцарилась тишина. Даже скрип пера боялся ее нарушить. Дворяне взирали на девочку со смешанными чувствами, главным из которых было удивление. Из темного угла комнаты вперед вышел человек, которого она приняла поначалу за одного из палачей. Он знаком приказал всем удалиться и затем откинул капюшон. Это был вчерашний милорд.

— Прискорбно, Эльвира. Что ж, ты сделала выбор. — Затем развернулся и пошел к двери. — Позовите преподобного Жана.

Потом начался ад.

Ее допрашивали постоянно, почти не давая передышек. Дыба сменилась жаровней, жаровня якорем, затем снова дыбой. Ее били, кололи, выворачивали суставы, заливали в нее воду до тех пор, пока не начинала захлебываться, и еще множество отвратительных и мерзких вещей. Она потеряла счет дням и ночам, время вертелось вокруг единой круговертью. Когда теряла сознание, ее приводили в себя и снова мучили.

Но вдруг оставили в покое. Бросили в камере, теперь уже до боли родной, и оставили наедине с собой. Когда Эльвира очнулась, то поняла, что лежит на животе, на полке. Руки и ноги были в кандалах, кандалы вбиты в стену, а от них шла цепь таким образом, что можно относительно свободно перемещаться по камере.

Но перемещаться не хотелось. Хотелось забыть о боли и спать.

Почему? Почему это происходит именно с ней? Что дядя совершил ужасного, что ТАКИЕ люди им занимаются? Убил кого-то? Кого можно убить в далеком провинциальном Эльзасе, чтоб тобой занялась папские эмиссары и инквизиция? Заговор? Да против кого же тут можно устроить заговор, в этой глуши? Не против бургомистра же! Ведь совершенно ясно, она здесь не по глупому обвинению в колдовстве. Она здесь для того, чтобы дать показания против дяди. Чтобы его обвинили во всех тех грехах, что перечислял милорд.

Милорд! Как она ненавидела этого человека! Но почему он, имея столько власти, занимается какой-то простолюдинкой? Неужели так уж важны те несколько слов, которые она скажет? Неужели без них нельзя посадить дядю за решетку?

Эльвира подумала и похолодела от ужаса. Как она могла! Мечтать, чтоб посадили, а потом казнили единственного близкого человека, который столько для нее сделал? Который принял ее как родную дочь?

Нет! Она никогда не сделает, чего хочет иезуит! Пусть лысый хоть запытает, но она не предаст дядю. Даже, если он не жилец (когда человеком интересуются ТАКИЕ люди, это всегда означает, что ты не жилец).

За дверью послышался звон ключей. Тяжелый засов заскрипел, и дверь открылась. В камеру вошли двое здоровенных стражников. Один из них отомкнул кандалы на ногах и коротко бросил:

— Пошли.

О сопротивлении не было и речи. Что она сможет сделать двум одетым в кольчуги воинам, каждый из которых в два-три раза тяжелее ее? Она повиновалась. Как есть, босиком пошлепала по ледяному каменному полу следом. Второй прикрыл дверь и пошел за спиной. Кандалы на руках никто не снял, они были тяжелые и давили к полу. Но Эльвира пересилила себя и шла с гордо поднятой головой. Хоть из последних сил, но ее не увидят сломленной.

Девочку вывели в грязный тюремный двор, где она наконец-таки вдохнула свежий чистый воздух, впервые за те дни, которые прошли с момента, когда стража ворвалась в дядин трактир и увела ее с собой.

В тот раз она не сопротивлялась. Никто и помыслить не мог, что может произойти что-либо подобное. Все думали, что это ошибка, даже стража. Ни дяди, ни Фердинанда не было, Маргарита только безвольно опустила руки. Внутри ее била истерика.

Стражники и сами не понимали, что происходит. Некоторые из них были знакомы, они отдыхали в трактире предыдущую ночь, после ярмарки. А некоторые и так частенько забегали на огонек. Поэтому никто не мог сказать, что это за шутка, и почему ЕЕ обвиняют, да еще и В КОЛДОВСТВЕ!