Карина Демина - Хозяйка большого дома

А почему и нет? Без юбки будет проще…

Ветер смеется. Или не он, но отец… он ведь здесь похоронен, и земля помнит. У земли на редкость хорошая память… и если ей дать силу…

Она проснется.

Рано или поздно, но проснется сама. Нельзя вмешиваться в естественный ход вещей, разве что безумцу. А Ийлэ уже почти. И смех она слышит явно.

— Папа?

Гром отвечает.

Небо дрожит, не небо — щит стальной, по которому бьют молотом, а звезды-подвески звенят, но держатся. Не будет у Ийлэ мешка со звездным горохом. Не будет ожерелья, равного которому…

Смех становится громче.

Отчетливей.

Она оборачивается.

Никого. И ничего. Черная громадина дома. Ставни и те заперты. И правильно, не след подсматривать. Не сегодня, не в эту ночь. Ийлэ стягивает платье, мокрое, липкое и неудобное. А ветер заливается, ласкает, уже не ледяной — горячий.

И дождь идет.

Умыться можно.

Нужно.

Ийлэ подставляет сложенные лодочкой ладони, набирает воду и пьет, мучимая внезапной жаждой.

— Не спеши, — советует тот же голос, которого не существует. — И все получится.

— Я не знаю…

— Знаешь.

Голос не желает слушать возражения, и сомнения Ийлэ ему не понятны. Он уверен, что все-то получится, а в небе грохочут крылья грозовых птиц.

Надо спешить.

И в грязь летят нижние юбки… и чулки шерстяные, колючие… вот так-то лучше… Ийлэ становится на цыпочки, раскидывает руки навстречу грозе.

— Я здесь! — ее голос тонет в громовых раскатах. — Я здесь и вижу вас!

Тучи рвутся.

Расползаются гнилым тряпьем, и в прорехах, чернотой на черном небе кружат птицы. Они спускаются ниже и ниже, разглядывают Ийлэ. Клекочут.

Обсуждают.

Сочтут ли достойной?

Сердце обрывается… и останавливается… вот-вот и смерть. И хорошо. Что может быть лучше смерти в грозу? Ийлэ облизывает губы в предвкушении…

Ну же!

А птицы все кружат, не умея решиться… и белым бутоном в подбрюшье туч расцветает первая молния. Получилось?!

Ийлэ видит ее.

И руки тянет, и не дотягивается, поскольку молния обманчиво близка, но все ж недосягаема. Она застывает, чувствуя, как ноют от напряжения ноги, и спину сводит судорога, и пальцы леденеют.

Ей очень нужно!

Хотя бы одну… одну-единственную… такую, которая не рассыпалась бы пеплом, не превратилась бы в бабочек… не для себя, но для пса.

Он не выживет без молнии.

А Ийлэ — без него.

Капля прирастает так невыносимо медленно, и вытягивается, и все-таки срывается с нити, летит на Ийлэ, разворачивая белые крылья. Падает прямо в руки.

Горячая.

Сладкая.

— Здравствуй, — шепчет Ийлэ молнии.

Касается губами.

Горькая.

И сладкая, как первый мед… терпкая… хмельная. Сила льется, наполняя все тело Ийлэ, меняя его… и ее много, столь много, что в какой-то момент Ийлэ понимает, что не справится с этой силой.

Кровь?

Выходит, ее кровь не столь хороша…

…и сила рвется, вот-вот прорвет тонкую оболочку тела… и само это тело — слишком слабое, чтобы выдержать жар молнии.

Надо выплеснуть силу, или Ийлэ сгорит…

…или выдержать, потому что, выплеснув, она вновь останется пустой, как и прежде…

Ийлэ облизала пальцы, которые сладко пахли грозой.

Выдержит.

У нее почти получилось.

Она стояла, покачиваясь под дождем, который становился все сильней и сильней. И капли касались кожи, каждое прикосновение было болезненным, но эта боль казалась сладкой, как никогда. Ийлэ не то стонала, не то плакала, застыв на грани, не способная сделать и шага.

И не нужно.

Просто стоять.

Ждать.

Гроза закончится сама собой… и молния, растворенная в крови Ийлэ, угомонится.

Уговорила.

Ждала.

И дождалась просвета, которого хватило, чтобы вдохнуть. И этот вдох наполнил легкие пламенем, Ийлэ закашлялась, согнулась, зажимая рот руками, боясь одного — не удержать огонь…

— Ийлэ!

Серая тень растворилась в дожде.

Спряталась.

И возникла сзади, стиснула Ийлэ, прижала к себе.

— Что ты творишь?

Творит.

Что-то творит, сама не зная, что именно. Ее ведь не учили… танцевать под дождем… и молнии держать в руках, но это другое.

Отпускать их, в небо ли, в землю, наделяя ее силой… и этой силы хватало, чтобы очнулись от спячки корни, расползлись бледными змеями, глотая талую воду, чтобы отозвались благодарно зеленью первых ростков.

Для этого и нужна сила.

А она, Ийлэ, нарушила правила.

Взяла молнию себе, выпила всю, без остатка, и теперь…

— Давай в дом… — он, огромный и неповоротливый, не позволяет ей упасть. А лежа было бы легче, он тянет к дому, не понимая, что не успеет.

Поздно.

Тучи черные.

Небо черное.

И коконы молний видны отчетливо. Они появляются один за другим, вспухают, растут и лопают беззвучно… звуки вообще куда-то подевались. Ийлэ видит искаженное криком лицо Райдо, такое белое и в шрамах, которые теперь выделялись отчетливо.

Видит небо.

Землю.

Распахнутую настежь дверь.

И Ната, который бьется, пытаясь стряхнуть руку Гарма. К счастью, тот держит крепко. Понимает, чем опасна нынешняя гроза.

Она видит перепаханные тучи. И шары молний, которые летят медленно… так медленно, что Ийлэ теряется. И от растерянности, наверное, она делает единственное, на что способна: хватает Райдо за шею.

Она прижимается к нему, напрочь промокшему, скользкому и горячему настолько, что собственный ее жар почти отступает. И не успевает сказать, чтобы он тоже обнял… он сам понимает.

Обнимает.

Падает в грязь, перекатывается, пытаясь закрыть собой Ийлэ. Она хотела сказать…

…не успела.

…не услышал.

Две молнии коснулись темных плеч. И звук вернулся, тихое шипение, ласковое почти, а следом — вспышка и дикий, преисполненный боли крик.

Райдо выгнулся, поплыл, покрываясь рябью живого железа, и попытался сбросить руки Ийлэ.

— Нельзя!

Он не выдержит один…

…молнии проходили сквозь него, расползались по крови белыми ветками. Закипало железо, разрывало тело, и Райдо менял обличье, но не избавлялся от рук Ийлэ. Она же тянула силу, уже удивляясь тому, что еще недавно не могла удержать всего-то одну молнию.

Две…

…и еще две…

…и потом она сбилась со счета… кажется, Райдо горел… и она с ним вместе, впившись пальцами не то еще в кожу, не то уже в броню, главное, не размыкая кольца рук. И по коже лилось что-то теплое, липкое… падало на лицо.

Соленое.

Кровь соленая, но ничего… главное, что сердце работает…