Анджей Сапковский - Владычица озера

Он высмотрел того, который кричал, кажется, солдата, потому что тот был в бригантине[85] и высоких сапогах. Ввернулся в толпу угрем. Солдат заслонился древком копья, которое держал обеими руками. Геральт прошелся мечом вдоль древка, отрубив солдату пальцы. Закружился, очередным широким ударом вызвав крик боли и фонтаны крови.

— Пощади! — Расчохранный парнишка с ошалевшими глазами упал перед ним на колени. — Смилуйся!

Ведьмак смилостивился, удержал руку, а предназначенный для удара напор использовал для разворота. Краем глаза увидел, как юнец вскакивает, увидел, что у него в руках. Геральт переломил оборот, чтобы развернуться в обратный вольт. Но увяз в толпе. Всего на долю секунды увяз в толпе.

И мог только видеть, как на него летит трезубец вил.

Огонь в топке огромного камина погас, в холле сделалось темно. Веющий с гор ветер свистел в щелях стен, выл, врывался сквозь неплотные ставни окон Каэр Морхена, Ведьмакова Пристанища.

— Дьявольщина! — Эскель не выдержал, встал, отворил буфет. — «Чайку» или водку?

— Водку, — в один голос ответили Койон и Геральт.

— Ну конечно, — проговорил сидящий в тени Весемир. — Ну конечно, ясно! Утопите свою глупость в сивухе! Идиоты чертовы!

— Это был несчастный случай… — бухнул Ламберт. — Она уже справлялась на гребне…

— Заткнись, дурень! Слышать тебя не хочу! Говорю тебе, если с девочкой что-нибудь случилось…

— Она же прекрасно себя чувствует, — мягко прервал Койон. — Спит спокойно. Глубоко и здорово. Проснется немного побитая, вот и все. О трансе, о том, что случилось, вообще не будет помнить.

— Лишь бы вы помнили, — засопел Весемир. — Головы еловые! Налей и мне, Эскель.

Молчали долго, вслушиваясь в вой метели.

— Надо кого-нибудь позвать, — сказал наконец Эскель. — Надо притащить сюда какую-нибудь магичку. То, что творится с девочкой, — ненормально.

— Уже третий раз такой транс.

— Но в первый она говорила членораздельно…

— Повторите мне еще раз, что она говорила, — приказал Весемир, одним духом осушив кубок. — Слово в слово.

— Слово в слово не получится, — сказал Геральт, уставившись на уголья. — А смысл, если вообще есть смысл искать смысл в ее словах, таков: я и Койон умрем. Зубы будут нашей гибелью. Обоих нас убьют зубы. Его — два. Меня — три.

— Вполне вероятно, — хмыкнул Ламберт, — что нас загрызут. Любого из нас в любой момент могут погубить зубы. Однако если ее вещание действительно вещее, то вас двоих прикончат какие-то особенно щербатозубые чудовища.

— Либо гнойная гангрена от гнилых зубов, — покачал головой Эскель, сохраняя серьезность. — Только зубы-то у нас не гниют, вот какая штука.

— Я, — сказал Весемир, — повременил бы ехидничать.

Ведьмаки молчали.

Метель выла и свистела в щелях стен Каэр Морхена.

Расчохранный парнишка, словно испугавшись содеянного, выпустил из рук древко, ведьмак закричал от боли, согнулся, древко воткнувшихся в живот трехзубых вил перевесило, а когда он упал на колени, зубья выскользнули из тела, упали на брусчатку. Кровь хлынула с шумом и плеском, достойными водопада.

Геральт хотел было подняться с колен. Вместо этого перевернулся на бок.

Окружающие его звуки сделались громче и раскатистее, он слышал их так, словно голова его была под водой. Видел тоже нечетко, перспектива была нарушенной, геометрия окружающего пространства — ложной.

Но он видел, как толпа пятится. Видел, как отступает перед теми, кто шел ему на выручку: Золтаном и Ярпеном с топорами, Вирсингом с тесаком для рубки мяса и Лютиком, вооружившимся метлой.

«Стойте, — хотел он крикнуть. — Куда вы! Хватит того, что я всегда мочусь против ветра!»

Но крикнуть не смог. Голос задавил поток крови.

Дело шло к полудню, когда чародейки добрались до Ривии и внизу, на продолжении большака, сверкнула зеркалом поверхность озера Лок Эскалотт, загорелись красные крыши замка и города.

— Ну, приехали, — отметила факт Йеннифэр. — Ривия. Удивительно, как петляют и сплетаются судьбы.

Цири, долгое время очень возбужденная, заставила Кэльпи плясать и отбивать дробь копытами. Трисс Меригольд незаметно вздохнула. То есть ей казалось, что незаметно.

— Ну-ну. — Йеннифэр скосила на нее глаза. — Какие-то странные звуки вздымают твою девственную грудь, Трисс. Цири, поезжай вперед, проверь, что там к чему.

Трисс отвернулась, полная решимости не провоцировать сама и не дать спровоцировать себя. Впрочем, на эффект она не рассчитывала. Уже долгое время она ощущала в Йеннифэр злость и агрессию, усиливающиеся по мере их приближения к Ривии.

— Ты, Трисс, — ядовито бросила Йеннифэр, — не красней, не вздыхай, не распускай слюни и не верти задом в седле. Думаешь, почему я поддалась на твою просьбу, согласилась, чтобы ты поехала с нами? Согласилась, на чреватую шикарным обмороком твою встречу с бывшим любовником? Цири, я же просила — продвинься немного вперед. Дай нам побеседовать!

— Это монолог, а не беседа, — дерзко ответила Цири, но под грозным взглядом Йеннифэр тут же капитулировала, свистнула Кэльпи и галопом помчалась по большаку.

— Ты не едешь на встречу с любовником, Трисс, — продолжала Йеннифэр. — Я не настолько благородна и не столь глупа, чтобы предоставить тебе такую возможность, а ему искушение. Только один раз, сегодня, а потом я позабочусь, чтобы у вас обоих не было ни искушений, ни возможностей. Но сегодня я не откажу себе в сладком и извращенном удовольствии. Он знает о сыгранной тобой роли. И поблагодарит за это своим знаменитым взглядом. А я буду смотреть на твои дрожащие губы и трясущиеся руки, буду слушать твои неловкие извинения и оправдания. И знаешь что, Трисс? Я буду млеть от удовольствия.

— Я знала, — буркнула Трисс, — что ты этого не забудешь, что станешь мне мстить. Я пошла на это, потому что действительно виновата. Но одно я должна тебе сказать, Йеннифэр. Не очень-то рассчитывай на то, что тебе удастся млеть от удовольствия! Он умеет прощать.

— То, что сделано ему, верно, — прищурилась Йеннифэр. — Но он никогда не простит тебе того, что вы сделали Цири. И мне.

— Возможно, — сглотнула Трисс. — Возможно, и не простит. Особенно если ты приложишь к этому руку. Но измываться не будет наверняка. До этого он не унизится.

Йеннифэр хлестнула лошадь нагайкой. Лошадь заржала, встала на дыбы, заплясала так, что чародейка покачнулась в седле.