Золотой век предательства. Тени заезжего балагана - Дарья Кочерова
Для убитых горем людей деньги вряд ли могли стать достойным утешением. И следующие слова Томоко только подтвердили опасения Уми:
— А потом мы узнали, что кто-то пытался поджечь «Толстого тануки» — хвала Дракону, пламя удалось быстро потушить! Но позже в нескольких лавках, которым особо покровительствовал клан Аосаки, устроили погромы. Хозяев избили, добро растащили — поди сыщи теперь, кто всё начал и кто виноват…
В какой-то миг Уми показалось, что она всё ещё спит — настолько диким казалось ей всё, что говорила Томоко. Она даже незаметно ущипнула себя за руку. Но боль оказалась реальной.
Что теперь будет с кланом, после того как Итиро Хаяси и его люди перебили кучу горожан? Ведьма сбежала, артисты балагана были убиты и призвать к ответу за преступления госпожи Тё было некого. Гнев народа, оставшегося без градоправителя, а потом пережившего такой ужас, можно понять.
Но от этого было ничуть не легче.
— А что с хозяином балагана? — собственный голос долетел до Уми будто бы издалека. Пускай Рюити Араки и пытался противостоять ведьме, сожжение храмов и убийства каннуси и послушника по-прежнему были на его совести.
— Его и горстку выживших артистов арестовала тайная полиция. Пока что их допрашивают, а потом наверняка казнят. Подумать только, а ведь господин Араки поначалу показался мне таким приятным и обходительным молодым человеком! Кто бы мог подумать…
И правда, Уми самой до конца не верилось, что в колдуне и убийце она признает своего старого друга, который, помимо прочего, был сыном покойного дядюшки Окумуры. Как он оказался у ведьмы? Неужели она смутила его такими же речами, какими пыталась оплести Уми?
Речами насквозь лживыми, как и улыбка на неживом лике маски…
— К тому же, с нашим Ёсио приключилась какая-то неприятность, — теперь голос Томоко стал глуше. — Его принесли сюда всего в крови, и господин Хаяси весь день проговорил с ним о чём-то, когда он очнулся.
— Постой, но ведь Ёсио привёз меня сюда из балагана, — нахмурилась Уми, пытаясь сопоставить факты. — С ним что-то случилось по пути?
— Нет. Он привёз тебя, привёл себя в порядок, а затем отправился куда-то в город — сказал, мол, по делам. А потом его принёс один из наших новеньких… Сибата, кажется. Мне так и не удалось ни слова из него вытянуть: он сидел подле Ёсио и ждал возвращения господина Хаяси.
Уми нахмурилась, гадая, при чём тут оказался Сибата. Как они с Ёсио могли встретиться, если Сибату она отправила за вещами Ямады в тот доходный дом? Если только…
От озарившей её догадки нутро скрутило ничуть не хуже, чем тогда, в балагане, когда она поняла, что на самом деле за всем стояла госпожа Тё. Но от осознания того, что предателем клана оказался человек, которого она много лет считала своим другом — человек, за которого она совсем скоро должна была выйти замуж! — внутри что-то оборвалось.
Может, произошла какая-то ошибка, и Ёсио ни в чём не виноват?
Но обманывать саму себя у Уми получалось плохо. Пока что всё указывало на вину Ёсио, но никак на его непричастность к этому неприятному делу. Она доверилась ему, рассказала об управляющем, и Ёсио, похоже, в тот же вечер решил замести следы, чтобы остаться безнаказанным…
Уми без особого успеха пыталась осмыслить услышанное, но пока всё, что она понимала сводилось к одной простой, но жестокой истине.
Ничто уже не будет, как прежде. Никогда.
— Но есть и хорошая новость, — Томоко наклонилась к Уми и потрепала её по локтю. Заплаканное лицо домоправительницы снова озарила радостная улыбка: как и в тот миг, когда она только переступила порог комнаты Уми. — Идём-ка. Ты должна увидеть всё сама.
Уми готова была последовать за Томоко куда угодно, лишь бы это помогло ей отвлечься от безрадостных мыслей о том, что теперь ждёт клан Аосаки и её саму.
Но, вопреки ожиданиям Уми, Томоко повела её не вниз, а дальше по коридору, мимо собственной комнаты. Похоже, они направлялись в то место, куда Уми не заходила вот уже почти четырнадцать лет.
С того самого дня, как Миори Хаяси сбежала, Томоко была одной из немногих, кто верил, что она вернётся. Продолжала наводить порядок в её комнате, будто бы со дня на день ждала приезда своей госпожи. С той поры Уми была там только один раз, чтобы убедиться, что отец не солгал ей. Что мать и впрямь оставила их.
Двери в комнату матери были плотно задвинуты, но даже отсюда Уми чувствовала, что теперь она не пустовала, как раньше.
Неужели…
Горло сдавило, ноги будто приросли к полу.
— Зачем ты ведёшь меня туда? — вопрос прозвучал грубее, чем хотела бы Уми, но слова уже прозвучали, и их нельзя было вернуть назад.
Ничего, ничего уже не вернуть…
Томоко остановилась и с непониманием уставилась на неё.
— Госпожа Хаяси вернулась. Я думала, ты будешь рада повидаться с ней.
С какой стати она должна испытывать радость? В груди разгоралась тлевшая долгие годы ярость. Уми казалось: ещё немного, и она разорвёт её изнутри, вырвется наружу, утопит всё в пламени, словно дыхание огненной горы...
Но оставалась ещё надежда, что произошла какая-то ошибка. Уми пристально посмотрела на Томоко, пытаясь отыскать на её лице хотя бы малейший намёк на то, что она пошутила, увидеть хотя бы бледную тень лжи в её глазах.
— Я ценю, что ты пытаешься отвлечь меня от плохих известий, но, надо сказать, ты выбрала не самый удачный предмет для шуток.
Томоко побледнела.
— Хорошего же ты мнения обо мне, раз считаешь, будто я способна смеяться над такими вещами!
На глаза домоправительницы снова навернулись слёзы, и Уми стало стыдно, что она так жёстко разговаривала с ней. Она подошла к Томоко и обняла её.
— Прости меня. Я не должна была так говорить с тобой. Но, даже если это и правда, я не желаю видеть эту женщину. Для меня она всё равно что умерла в тот день, когда бросила нас.
— Нет! — воскликнула Томоко, и слёзы покатились по её щекам. — Это страшный грех, говорить такое о своей матери!
— Нет у меня матери, Томоко, — на миг Уми самой стало страшно от того,
