Евгения Белякова - Король-Бродяга (День дурака, час шута)

Я промолчал о том, что причиной праздника станет скорее их свадьба, чем моя коронация. Никому не позволю портить хороший вечер славословиями в свой адрес.

Молодая чета попятилась, склонив головы. Затем пришла очередь Рэда.

Он все еще выглядел слегка осунувшимся после недавних событий, но во взгляде горел такой огонь, что стоящие рядом невольно отшатнулись. Он не стал произносить речей, просто молча стал на одно колено, резким движением выхватил меч и положил его к моим ногам. Растроганные дамы промокнули глаза платочками.

Наш разговор прошел незамеченным, и занял не больше трех секунд — для всех, кроме меня и моего ученика.

— Учитель.

— Если ты не прекратишь так смотреть на меня, я расплачусь, и это подорвет мой светлый образ.

Он понял, что я не насмехаюсь над ним, а говорю правду, и опустил глаза.

— Вы же знаете, я…

— Знаю, Рэд, и ты тоже знаешь. Я благодарю Судьбу за то, что она привела ко мне тебя. Или меня к тебе.

Он улыбнулся, взял меч и отошел.

Затем потянулась вереница знати — каждый, согласно заведенному обычаю, преклонял предо мной колено и клялся в вечной преданности. Пригласить всех не получилось (я, собственно, этого и добивался), но не беда — остальные присягнут на символах королевской власти, разосланных по вассальным округам.

Когда все, кроме меня и Советника, ринулись на огромную террасу, манящую прохладой, напитками и каким-никаким ветерком, лорд Вито кашлянул.

— Что еще?

— Ваше Величество, есть еще один вопрос, требующий Вашего внимания… Вы до сих пор, несмотря на долгую жизнь, так и не обзавелись наследником…

— Никлас, о чем ты лепечешь?

— Сир, мой помощник подготовил проект Вашей свадьбы, и я бы рекомендовал провести ее следующей же весной, не откладывая в долгий ящик…

— Вито, ты знаешь, сколько мне лет?

Немного провокационный вопрос, признаю.

— Вы неплохо сохранились для своего возраста, Ваше Величество, — улыбнулся Советник. — Любая дама нашего королевства…

— Мне не нужна любая.

— Как будет угодно Его Величеству. — Никлас тут же согнулся в три погибели, являя взгляду несколько легкомысленную вышивку на спине камзола. Танцующие птицы — или спаривающиеся? — Если Ваше Величество подскажет своему вернейшему слуге, какая леди сможет составить счастье Его Величества…

— Хм. — Задумался я. — Хм.

Вито терпеливо ждал.

— Э-э-э-э… у меня есть на примете одна… леди. — Я воздел перст. Именно так. Короли, знаете ли, не тыкают пальцами в небо, а 'воздевают персты'. И не хлопают вас по спине, а 'величественно возлагают царственную длань'. — Думаю, она сможет составить мое счастье. Да что там, она просто обязана это сделать, после того, как чуть не размазала меня в кашицу.

Брови Вито изобразили нечто вроде порхания бабочки — они пытались поехать на лоб, а он изо всех сил удерживал их на месте.

— Решено — отвезешь ей заверения в моей глубочайшей любви и предложение выйти за меня замуж. Хотя вынужден предупредить, Советник, — я ухмыльнулся, — означенная леди, услышав это предложение, пошлет тебя, причем далеко. Может, даже швырнет тяжелый предмет тебе в голову. Но это не должно испугать тебя, если ты действительно мой вернейший слуга. Пытайся снова и снова, и, уверен, она сдастся.

Никлас сглотнул.

— Стоит ли мне взять подкрепление, сир?

— Я выделю тебе два отряда… нет, пять отрядов гвардейцев. Сватовство — чрезвычайно опасная для жизни вещь.

— Да, Ваше Величество.

Он покинул залу, и я остался один.

Спрыгнул с трона и похлопал его по сиденью. Жесткое.

— Вот ты и заполучила меня, вычурная деревяшка, — сказал я. — А знаешь… когда-то в детстве я хотел вырезать на тебе неприличное слово, но меня поймали и оставили без обеда.

Я обошел трон сзади, вытащил кинжал и нацарапал на спинке короткое слово, которым восхитился бы даже Шенба.

Удовлетворенно хмыкнув, я вышел на террасу, обозревая лучшую (как я надеялся) часть своих подданных, восточные кварталы города, холмы и лес вдалеке. Жениться — это хорошо. Это не только приятно, но еще и полезно. А потом пойдут дети, а потом — внуки. Внуки… Может, тогда я смогу почувствовать себя стареньким дедулей…. Потому что сейчас я ну никак не ощущал себя им. Скорее, тридцатилетним оболтусом, чуть умудренным опытом, так, будто судьба дала мне второй шанс прожить жизнь.

Ну, в конце концов, это не так уж и плохо.

Послесловие.

В год 903-й от Потопа я, Рэдрогт Северный, генерал армии Невиана в отставке, начал сей труд, призванный осветить некоторые периоды жизни моего учителя. Я не умею красиво слагать слова, я всего лишь воин, но из тех, кто остался, я был ближе всего к нему. И именно: мне придется собрать вместе все то, что он оставил после себя — его записи, дневники, воспоминания…

Я, не зная, в каком порядке лучше было бы расположить все то, что осталось мне от него в наследство, пошел по самому простому пути, и надеюсь, самому верному — я перепишу все именно в том порядке, в котором он вспоминал свою жизнь и описывал ее. Благослови небо тот день, когда моему учителю пришло в голову проставлять даты на страницах своей рукописи. Но в основном он писал в хронологической последовательности, хоть и опускал многое. Более того, я сам видел, как он уничтожал некоторые свои записи. Не имею права предполагать, о чем там говорилось, но, раз он предпочел избавиться от них, значит, не столь нужны они были. В его записях есть и белые пятна, и большие разрывы, но я ведь не биограф, и не собираюсь восстановить по крупицам каждую минуту его существования. Мое дело — просто перенести на бумагу все то, что он мне оставил. Судя по датам, он начал писать в восемьсот шестьдесят первом году, то есть незадолго до того, как ушла Хилли, его вторая ученица (себя я всегда считал первым его учеником, хоть и казалось мне порой, что это чистое бахвальство) и продолжил потом, всюду возя с собой записи в большой шкатулке. За исключением двух случаев, о которых можно узнать из дальнейшего, он никому их не показывал.

Я и хотел бы добавить что-то от себя… О том, каким несносным он порой бывал; или написать о его мудрости, или о тяжелом характере… Но чувствую, что не скажу и вполовину так складно, как сумел бы он.

Он, возможно, был бы против. И сказал бы — 'Прекрати, северный чурбан, выставлять меня на всеобщее обозрение!' Могло бы быть и такое. Но, думаю, в глубине души он был бы даже рад. Тому, что все наконец узнают настоящую историю его жизни. Не короля Джоселиана, не старого отшельника Джока, не шута при дворе, но человека, который видел целую эпоху, жил в ней и создавал ее. Узнают, каким он был на самом деле, и с него слетит позолота, которую он так презирал. Как-то раз он сказал мне: 'Рэд, если бы все люди узнали правду обо мне, некоторые возненавидели бы меня, и я был бы счастлив, что между нами нет льстивой лжи. Другие же простили бы меня, поняв, насколько трудно мне иногда бывало бросать их, предавать их, врать им… Те же, кто меня любят, не станут любить меня ни меньше, ни больше — и это успокаивает…'