Клара - Смерть любит танцы

Стиснув зубы, сжав я поднялась, борясь с дикой болью в мышцах правой ноги, и начала медленно садиться на шпагат.

Ногу свела судорога. Я всхлипнула и сжалась в комок. Полежала. Поднялась. Снова попыталась растянуть мышцы, на этот раз резким движением. От боли потемнело в глазах, а по щекам потекли слёзы. Я сцепила зубы, стёрла соль со щёк и опустилась ещё ниже.

В глазах почернело. Я потеряла сознание.

Очнулась спустя пару минут, может, больше. Поплакала, встала… и продолжала тренировку. Мышцы не повиновались, тьма застилала глаза, но меня волновало одно: я хочу жить, хочу станцевать Ситу, когда он вырастет — глупо себя обманывать, так ведь? Хочу сама научить свою дочь, хочу…

Да мало ли чего ещё? Жизнь — это танец. Я БУДУ танцевать!

Именно об этом я думала, когда мышцы свело на полчаса так, что я не могла шевелиться.

Кажется, на сегодня хватит. Продолжу часа через два…

Эррар пришёл ко мне вечером. С подарком… Роскошное колье блестело внушительным количеством бриллиантов, причём не каких-нибудь, а так называемых «цветных». Я приподняла бровь: готова поспорить на желание, стоит эта побрякушка дороже, чем замок средней руки. Или…

— Ого, милый! Ты даришь мне вещь, которая стоит больше, чем сотня таких рабынь, как я?

Он дёрнулся, как от удара, но тут же насмешливо вздёрнул бровь:

— Милая, ты себя недооцениваешь. Такие, как ты, стоят дороже.

— Человеческие девушки с физическими недостатками? Не думаю, милый, не думаю…

Он хмыкнул, подошёл ко мне и обнял:

— Брось, малышка. В большинстве существующих миров ценность женщины, как ни крути, определяют не по тому, кем она является на самом деле, а по тому, что и для кого она значит. И вот в этом смысле ты бесценна, малышка. А эти камушки — просто цацки. Делай с ними, что хочешь.

Я задумчиво покрутила блестящие игрушки в руках. Кин бы понравилось, между прочим! У неё сохранилось куча подарков Каррара, да и не только от него, и их количество она считала ни много ни мало своеобразным комплиментом. Я же только покачала головой, глядя на сияющие капельки «слёз земли». К чему мне чужие слёзы? Мне и своих хватает…

Я разжала пальцы. Поймав отблеск свечей, украшение с тихим стуком упало мне под ноги. На пол.

— Должна разочаровать тебя, милый. Я не продаюсь.

Эррар

Я взбесился. Нет, ну что за женщина, а? Угораздило же меня нарваться на существо с подобным темпераментом! Вот стервоза-то, а!

Хотя… Жрица — не Жрица, стерва — не стерва… Всего лишь женщина! Бриллианты не угодили? Ломается. Как обычно!

Я хмыкнул и заметил:

— Мы все продаёмся. Просто взятки разные, — и поцеловал её. Попыталась вырваться — не позволил. Моя, и только моя! Никуда, никогда она от меня не денется!

Словно в ответ на мои мысли, она перестала сопротивляться. Я только хмыкнул: разумеется, это всё игра. Она сама понимает, что принадлежит мне…

Она лежала у меня на груди, тихонечко мурлыкая, а я гладил малышку по спине. Как она нужна мне, боги! Как наркотик…

Я наклонился к её ушку, провел над ним языком, чуть прикусил кожу и шепнул:

— Сладенькая…

Она гибко потянулась, а я поднялся, подхватив с пола украшение, и подошёл к ней.

— Одень его. Ради меня. Оно тебе под стать.

— Такое же блестящее и пустое?

— Так же завораживает и манит, малышка.

На её лице застыло обиженное выражение, но глаза смеялись. Я решил ускорить процесс:

— Будешь ломаться, подарю первой встречной побирушке. Хоть добро сделаю…

— Ага, я поверила! Ещё скажи, что добровольно перепишешь состояние сирым и убогим, а власть отдашь конкурентам!

— Не, если уж я доживу до маразма или кризиса, то отдам власть сирым и убогим, а состояние перепишу Клану Ночи. Пусть конкуренты помучаются, расхлёбывая это дерьмо…

— Ага, это называется: уйду по-тролльи — наложу на прощание!

Мы переглянулись — и расхохотались, как парочка дебилов. Нет, не хватает мне общения с народом.

— Одень колье.

— Помассируй мне пятки!

Я закатил глаза:

— Договорились. Промолчу о том, что потом помассируешь ты…

Я наклонился к ней и поцеловал её, параллельно мысленно отклонив очередной запрос на телепортацию. Кажется, миледи герцогиня уже узнала о болезни Повелителя и спешит сообщить подружке…

Я невольно ухмыльнулся. Как жаль, что у меня сломались телепорты! Есть вещи, о которых Тан знать не обязательно…

Тан

Он ушёл утром, а я плавно перекатилась по покрывалу, чувствуя, как вспыхнула боль в ноге. Да уж, всё же постельные игры в моём состоянии — не лучшее времяпровождение. Больно, хотя и не скажешь, что неприятно. Я поморщилась, нащупав колье на шее. Прямо под ошейником…

Я фыркнула и встала со второй попытки. Шаг — и нога подломилась. Дёрнувшись, я упала на ковёр и с прискорбием резюмировала: с тренировкой придётся подождать. Эта ночка слишком дорого мне обошлась…

Сцепив зубы, подползла к кровати, вцепилась в спинку и встала. С шестой попытки. Бес подери! И меня ведь лечат, не просто так…

Одеться — это вообще испытание. Была б Тасс рядом! Что-то она задерживается, кстати. Неужели что-то случилось?

Я поморщилась, отгоняя от себя непрошенные мысли, и тоской глянула на платье. И что теперь, служанок звать? Мерзко стало от одной мысли: по традиции степных шаманок, та, которой позволяешь наряжать себя и касаться волос — сестра. Этого правила придерживается даже Кин, прожившая всю жизнь в дороге и отхватившая воспитание из всех клоак этого мира (это не моё мнение, а вывод мамочки). Потому, несколько раз вдохнув поглубже, я медленно, изредка постанывая, начала одеваться. Да уж… представляю, какое это зрелище…

Спустя минут сорок мои мучения были вознаграждены — алое платье сидело идеально, несколько прядей выбились из причёски, придавая моему облику ещё больше беззаботности…

Я вздохнула, стараясь не смотреть в зеркало. Я и так знаю, что на лице моём сейчас размазаны пот, слёзы и кровь из прокушенной губы, выгодно подчёркивающие мертвенную бледность…

В глубине покоев скрипнула входная дверь, и я с максимальной возможной скоростью заковыляла в ванную. Ещё не хватало, чтоб меня кто-то видел в таком состоянии!

Эррар

Когда я пришёл, Тан была в ванной. Я устроился в кресло, дожидаясь её.

Она выскользнула спустя пару минут, практически не прихрамывая, из ванной. Я замер, заворожено глядя на неё, и шепнул:

— Боги, как ты красива!

Её губы, подчёркнутые влажной ярко-алой помадой, раздвинулись в самодовольной улыбке: