Майкл Муркок - Бегство из сумерек: Черный коридор. Кроваво-красная игра.Бегство из сумерек

Нильссон заглянул еще в какую-то хижину и появился оттуда, потрясая пакетиком изюма.

— Именно то, что надо, — сообщил он.

— Хорошо, — со вздохом отозвался Хольнер. Впечатление от чистоты и аккуратности этого крохотного примитивного поселения было слегка смазано тем, что он увидел у ручья, протекавшего невдалеке. Простые глиняные и костяные чашки валялись там бок о бок с алюминиевым блюдом и пустым кофейником от Чейза и Сэнборна, дешевой пластиковой тарелкой и сломанной игрушечной машинкой.

— Пойдем? — спросил Нильссон и зашагал прочь, в сторону гор, не оглядываясь ни назад, ни по сторонам. Не без некоторой тревоги Хольнер последовал за другом.

У Нильссона появилась цель, и Хольнер, чтобы отыскать ту женщину, готов был идти за ним куда угодно, лишь бы не сидеть в ожидании неизбежной смерти.

К тому же он надеялся на крохотный шанс: если ветер и дальше будет им благоприятствовать, они смогут выжить. В таком случае у Нильссона была вполне понятная причина для того, чтобы упрямо идти по следу.

Вместе с тем Хольнера раздражало желание друга идти медленно, наслаждаясь видами нетронутой природы, казавшейся такой надменной и обособленной от всего. То, что существует нечто, не имевшее с ним никаких эмоциональных связей, его поначалу немало удивляло. Даже теперь, шагая по болотистой почве, он чувствовал, будто, нарушив уединенность этих мест, он оскорбит их святость. Люди были здесь крайне редко, и даже духа не было от путешественников.

Поэтому вполне понятно было то потрясение, с которым они разглядывали отпечатки маленьких резиновых подошв на ровном, влажном берегу реки.

— Она все еще впереди, — обрадованно отметил Нильссон. — И не так уж и далеко. Чуть больше дня пути. Мы догоняем ее.

Однако его слова совсем не обрадовали Хольнера. Он даже разозлился от того, что Нильссон обнаружил эти следы, хотя навряд ли бы их сам заметил, если бы был один. И подумал, что его спутник уверен, что это женщина, лишь потому, что очень этого хочет.

Слева от них речка, несущая свои чистые, талые воды с гор, впадала в озеро. Тут и там из воды высовывались бурые, высушенные солнцем уродливые камни, по которым можно было переправиться через поток.

Таких речушек, серебристыми венами опутавших склоны, было много; они питали озера и способствовали их распространению дальше по болотистой местности. Холмы, возвышавшиеся над плато, тесно поросли елями и березами, которые, словно спасаясь от наводнений, взбежали на возвышенность. Иногда вид высоких гор впереди заслоняли покрытые зеленым ковром трав невысокие гряды, усеянные дроком.

Хольнер никогда не проникал так далеко в горную страну. Этот хребет был одним из древнейших на Земле, здесь не было, как в Альпах, острых пиков. Веками обрабатываемые ветром, пережившие много метаморфоз, горы устояли, заслужив право на уединение и покой.

Снег еще лежал белыми пятнами на их боках, смягчая их очертания и выделяясь на фоне серо-зеленого мха и скал, словно звезды на вечернем небосклоне.

Нильссон уже перебирался через реку, проворно перескакивая с камня на камень; его профиль кинозвезды четко прорисовывался на фоне ясного неба. Узел на спине напоминал котомку паломника из «Пути пилигрима». Хольнер про себя усмехнулся: каким же окольным путем он идет к спасению! И двинулся следом за ним.

Его ботинки с гладкими кожаными подметками лишь с большим трудом позволяли ему удерживать равновесие, когда он прыгал с камня на камень. Река кипела вокруг камней, стремясь поскорее затеряться в водах озера. Он снова прыгнул, подскользнулся и оказался по колено в ледяном потоке. Поднял рюкзак над головой и, не утруждая себя тем, чтобы опять вскарабкаться на камень, беспечно побрел по пояс в студеной воде. Наконец, с помощью Нильссона, он выбрался, тяжело дыша, на берег. Его друг рассмеялся и покачал головой:

— Ну, ты обречен.

— Ерунда, — ответил Хольнер. — На солнце быстро высохну.

Они прошли уже прилично и сильно устали. Взошло солнце — нечеткое красное пятно на белесом холодном небе, — но все еще было затруднительно вести счет часам. Что еще раз подчеркнуло застывшую уединенность этих гор и плато. Ночей здесь не было — только минимальное изменение состояния дня. И хотя было девяносто градусов тепла по Фаренгейту[7]. небо выглядело холодным, потому что нужно было гораздо больше, чем эти шесть коротких недель лета, чтобы полностью изменить этот суровый Йотанхейм.

Он не зря припомнил Йотанхейм — Страну Великанов, описанную в мифах, так как никогда прежде столь сильно не осознавал правоту предков, подчеркивающих преходящую сущность человека, смертность самих их богов, их жестокую борьбу с силами природы. Только здесь стало неумолимо ясно, что сам мир может жить вечно, но жизнь каждого из его обитателей подвержена метаморфозе и кончается неизбежной смертью. Подобные рассуждения изменили первоначальные впечатления от этих мест: вместо гнетущего чувства вторжения в священную землю он теперь ощущал, что ему пожалована привилегия соприкоснуться с вечностью — хотя бы на несколько мгновений короткой своей жизни.

Горы могли разрушиться, сама планета могла кануть в небытие, но Хольнер был абсолютно уверен, что все возродится снова. И это дарило ему смиренную надежду на то, что и сам он будет жить. В конце концов, подумалось ему, можно поставить себе целью просто продолжать жить.

Он не стал долго задерживаться на этой мысли: это было ни к чему.

С большим облечением они обнаружили сухое место, разожгли костер и на прочной металлической сковороде поджарили последний бекон. Поев и вычистив сковороду золой, Хольнер понес ее к ближайшей речке, чтобы сполоснуть. Заодно и напился воды — но не слишком много, так как по прежнему опыту знал, что вода может действовать как наркотик, и человек будет пить все больше и больше, пока не растеряет последние силы.

Он догадывался, что им надо будет держаться до последнего в хорошей форме. Если с одним что-нибудь случится, то в опасности могут оказаться оба. Впрочем, все это мыслилось пока не слишком конкретно, и ощущения опасности не было никакою.

Он лег и, перед тем как провалиться в глубокий, без сновидений сон, вдруг ощутил себя одновременно в двух состояниях: гиганта и карлика. Закрыв глаза и полностью расслабившись, он почувствовал, что вселенная стала лишь невидимым электроном в его теле, и в то же самое время он сам был крошечным, как электрон, несущийся в бездне, в вакууме, не содержащем никакой материи…

Вероятно, человек, склонный к мистике, принял бы все это за некое божественное предзнаменование, но Хольнер просто смирился с видением, не чувствуя никакой необходимости хоть как-то его объяснить. И спокойно уснул.