Ирина Котова - Королевская кровь

«Я клянусь в моей верности быть преданным с этого мгновения монархической семье Рудлог и хранить всем ее членам перед всеми и полностью свое почтение по совести и без обмана. И вся моя семья клянется в верности и невозможности навредить вам прямо или косвенно, по злому умыслу, и если это случится, пусть проклята будет моя семья во веки веков, если только не простит нас монарх или кровью не смоем предательство».

Глава рода прокалывал палец и прикладывал каплю крови к магическому договору, заверяющему клятву, который лежал тут же, на треноге.

«Я принимаю вашу клятву и обещаю не применять ее к вам во зло или для принуждения к нечестивому», — ритуально отвечала Ангелина, и аристократ с поклоном отходил, чтобы выразить свое почтение уже нам с Василинкой. «Счастлив видеть Вас, Ваши Высочества». Мы кивали, надеюсь, получалось благосклонно, перебрасывались парой вежливых, ничего не значащих фраз, а в это время церемонимейстер уже объялял следующего лорда или леди, если главой семьи была она.

Я наклонилась к Василинке, спросила с любопытством:

— А почему я не вижу никого из баронов Севера, сестра? Разве они освобождены от клятвы?

— Все мужчины Севера проходят военную службу, когда им исполняется двадцать, Мариш, — шепотом ответила Василина, вежливо кивая очередному проходящему лорду. — Бароны приносят военную клятву, которая не была изменена, и является немного адаптированной вассальной клятвой. Ну и еще это знак почета, знак, что мы помним, что они не признали заговорщиков и остались верными нашему дому.

— Граф Джон Уильям Кембритч! Виконт Лукас Бенедикт Кембритч!

Прекрасно, он еще и Лукас Бенедикт. К трону, явно обрадовано, спешил Кембритч-старший, а за ним, медленно, сильно хромая — самый ненавистный человек на свете.

Мне было приятно, что он хромал. Лучше бы он полз, конечно, с перебитыми ногами. Но и так неплохо.

Василина предупреждающе сжала мою руку, и я поняла, что оскалилась, как перед прыжком. Надеюсь, для толпы сплетников и лицемеров напротив это выглядело, как улыбка. Довольно с нас шепотков на сегодня.

«Я, лорд Джон Уильям Кембритч, клянусь…»

Люк не смотрел на меня, а я никак не могла оторвать взгляда. Все такой же некрасивый, худой, нескладный. Все такой же привлекательный. Ненавижу!

«Я принимаю вашу клятву…»

Он мазнул по нам взглядом, задержавшись, почему-то, на Мариане, и снова почтительно опустил голову. Глаза у него были потухшие и уставшие, с темными кругами под ними, будто он не спал и пил всю ночь. Хотя, скорее всего, это так и было.

— Ваше Высочество, — это опять старший Кембритч, — позвольте представить вам моего сына, виконта Кембритча.

Толпа замерла и затаила дыхание. И я тоже.

— Рада познакомиться, виконт, — спокойный голос Ангелины, — я наслышана о вас.

Он еще сильнее опустил голову, будто ожидая чего-то.

— После церемонии жду вас в кабинете, обсудим наше дальнейшее …взаимодействие.

— Как скажете, Ваше Высочество, — склонился почтительно. Толпа взбудоражено выдохнула. А они уже шли к нам.

— Ваши Высочества, позвольте выразить вам наше почтение, — приторный голос лорда-старшего, будто выигравшего только что вагон зефира.

Люк поднял голову, посмотрел прямо на меня.

— Как ваше здоровье, виконт? — почти ласково спросила я.

Он усмехнулся одними глазами и произнес своим невозможным, хриплым, царапающим душу голосом:

— Благодарю за заботу, Ваше Высочество. Ничего страшного.

«А жаль», — подумала я. И он явно прочитал это на моем лице, потому что глаза его сверкнули преждним азартом, прежде чем потухнуть снова.

Глава 27

Ангелина

У Ее Высочества кронпринцессы Ангелины-Иоанны затекло все тело. Болели ноги в туфлях на каблуках, которые она не носила уже много лет, тугой корсет, с помощью которого ее округлости упаковали в платье, нещадно натирал и врезался в тело. Диадема оказалась тяжелее, чем она помнила, и ощутимо напрягала шею. От тяжелых серег опухли и горели мочки ушей, а кольца передавливали пальцы. Да и филейная часть на жестком троне уже почти потеряла чувствительность.

Раньше все это как-то переносилось незаметно.

Но и тогда, и сейчас никто бы не подумал, что принцесса испытывает какие-то неудобства. Держать спину прямой, а лицо спокойным — именно этому их с Василинкой учили с младенчества. И старые навыки никуда не делись, откуда-то выплыл и величественный наклон головы, и царственные жесты, и строгий взгляд.

Только вот она променяла бы все это на свои старые тапочки и потертые домашние штаны. Если б это было возможно.

И когда многочасовая церемония закончилась, кронпринцесса намеренно неспешно покинула зал. Никакой слабости перед подданными.

Впереди был поздний обед в почти семейном кругу, и перед ним хотелось переодеться в что-то более удобное. На обед был в качестве гостя приглашен Алмаз Григорьевич, не из-за особого расположения, а потому, что перед церемонией поговорить, как планировалось, не получилось, а после обеда весь день был расписан по минутам. Хотя она куда с большим удовольствием пообщалась бы с сестрами и Марианом, покачала бы крошечную, пахнущую молоком и особым, сладким детским запахом племянницу, нацеловала бы ей пальчики и наворковала бы кучу взрослых глупостей. Но это потом. Сначала дела.

Пока с нее снимали ее красное платье и корсет, и после, под быстрым контрастным душем, Ани вспоминала, как рождались младшие сестры. Василинкино появление Ангелина помнила очень смутно, потому что сама была почти младенцем. А вот вечно кричащая и требующая внимания Маринка ввергла семилетнюю принцессу в ужас. Казалось, мама все время уделяла ей, потому что средненькая отказывалась есть, спать и играть, если королевы не было рядом. В результате Ирина сдалась и носила маленькую террористку в слинге с собой на все совещания и дипломатические встречи, пока та не подросла, кормила ее грудью дольше всех дочерей. Наверное, поэтому их связь с Мари была настолько крепкой.

Полли была активной, крепкой и любознательной, и почти сразу начала держать голову. Она и села, и поползла, и пошла раньше сестер, и при этом могла долго заниматься сама с собой, играть и тихо гукать, повышая голос только когда нужно было сменить пеленки. А Алинка, наоборот, была слабенькой и постоянно жалобно хныкала, но старшей принцессе шел уже тринадцатый год, и она с любопытством ощущала в себе отголоски взрослого материнского чувства, и с удовольствием возилась с младшенькими, пока ей не пришла пора выезжать. На начало ее светской жизни в 16 лет как раз пришлось рождение Каролины, и ей она уже не могла уделять столько внимания. Но для Каролины всегда были рядом младшие.