Макс Армай - Звезда и жернов

Рин не помнил, как это вдруг случилось, что он потерял сознание и оказался в руках северян. Когда чувства вернулись к нему, то он уже обнаружил себя лежащим поперёк скачущей во весь опор лошади, крепко-накрепко связанным, разорванной на узкие полосы, одеждой айвонца. Бедный Оссу Та! Рину нравился этот любезный и весьма учёный волшебник, который, наверное, знал ничуть не меньше, чем Гшор. И что теперь сталось с ними со всеми? Жив ли зануда-рокканец? И Рхани? И Эрв? И старина Таркуд? И ади Даггемо, столь же вспыльчивый, сколь и великодушный? Неужели все они погибли?.. И что теперь с его мамой и отцом? С Ликом и Ашей?.. И с Каной? С Канной!.. Что теперь со всеми теми, кого он когда-то знал и любил? Эта гнетущая низвестность была столь невыносимой, что Рин стиснул зубы и крепко зажмурился. Проклятые северяне! Не даром их всегда недолюбливали в Индэрне! Злобные дикари! Они у него ещё ответят за свои подлость и коварство! Рин с удовлетворением вспомнил, что уложил-таки парочку! На первом же кратком привале, он, не подавая виду, что пришёл в себя, ловко высвободился из своих пут и, подскочив, словно вспугнутый заяц, рванул к лошадям. Несколько северян бросились ему наперерез, но он с лёгкостью раскидал их в стороны, переломав при этом парочку шей, и, если бы не их распроклятые чародеи, то непременно бы сбежал! После этого случая, его связали уже настоящей верёвкой, скреплёной какими-то хитрыми заклятьями: Рин до сих пор, так и не сообразил, как бы ему обойти их.

Ночь быстро наползала на унылые болота. Ехать через топи при тусклом, из-за висящих в воздухе испарений, свете звёзд и блёклых лун было сущим безумием, и потому северяне решили заночевать, облюбовав для этого маленький, каменистый островок, поросший чахлым кустарником и несколькими, уже почти на половину сгнившими деревьями. Стреножив лошадей в самой середине островка, северяне расположились вокруг них, расстелив на земле свои толстые, тёплые шкуры. В качестве часовых они оставили одного волшебника и одного воина, которые, всё время держались вместе, так и кружа вокруг маленького лагеря, словно влюблённая парочка.

Плотный туман поднимался от раскинувшихся вокруг топей. Подобно колышущейся на ветру полупрозрачной ткани, он заставлял высыпавшие на чёрное небо звёзды таинственно мерцать. Иногда болото утробно чавкало и стонало. А иногда над ними пугающе проносился пронзительный крик какой-нибудь ночной птицы. А, может быть, это была даже не птица, а какое-нибудь неведомое животное, столь же унылое и мрачное, как и сами эти болота.

Все, кроме часовых, давно уже спали, и только Рин, предоставленный самому себе, с удвоенным упорством, искал способ, как-нибудь освободиться от ненавистных ему верёвок. И чего только он не пробовал! Он и воображал себя другим человеком, на случай, если верёвки были зачарованы именно на него. И заставлял свой дух отойти на пару шагов в сторону, после чего, его минут десять трясло, словно в лихорадке. Рин извивался, словно червяк на крючке, особым образом двигая всеми своими суставами. Он пробовал всё это по отдельности и в разных сочетаниях, и всё было без толку: зачарованные верёвки мёртвой хваткой держались за него и ни за что не желали его отпускать.

Потеряв всякую надежду вновь обрести свободу, Рин решил пока смириться с этим, в надежде на какой-нибудь удобный случай. Не желая и дальше тратить свои силы понапрасну, он, насколько это было возможно, устроился поудобнее и попытался хоть немного поспать. Но едва только сладкая дрёма коснулась его век, как кто-то из часовых громко и предостерегающе вскрикнул, издав громкий, гортанный звук. «Вскрик Амриса!» — догадался Рин, вспомнив, что именно так предупреждают друг друга северяне.

В то же миг все повскакивали с земли и, схватившись за оружие, сгрудились вокруг встревоженных лошадей, напряжённо и настороженно всматриваясь в окружающую их влажную темноту.

— Что там, Хоро? — окликнул волшебника командир северян, которого, как уже знал Рин, звали Арутхи Роздлидом, или же Прекатником.

— Сюда кто-то идёт! Я это почувствовал, — негромко отозвался Хоро, беспокойно шаря глазами в темноте.

— Охо! Охо! Охо! — донеслось вдруг откуда-то с болота.

Хоро, а следом за ним и второй волшебник — Ахаст, взяли в руки по толстой ветке и подняли их вверх, отчего те тот час же вспыхнули, немного осветив маленький островок. Лошади испуганно заржали и неловко заметались, пытаясь высвободить из пут свои передние ноги.

— Это смаф! Болотный господин, а с ним — хлюты и снорги! — подбежал к Роздлиду Хоро.

— Много? — нахмурился тот.

— Сколько кочек в этом поганом болоте! — злобно сплюнул волшебник.

Роздлит быстро сунул руку запазуху и что-то оттуда вытащил. Между тем, всё болото вокруг них наполнилось осторожными, хлюпающими шагами. Северяне, сбившись в тесную кучку, вокруг испуганных лошадей, напряжённо ждали.

— Охо! Охо! Охо! — раздалось уже прямо перед ними, и из темноты, слегка щурясь от света факелов, вышло огромное, отвратительное существо, весьма напоминающее гигантскую, толстую жабу, неизвестно по какой прихоти, решившую вдруг встать на задние лапы и облачивщуюся в какие-то странные, словно бы костяные доспехи. Высокое — ростом в два с половиной рана, а то и ещё больше — оно живо ворочало из стороны в сторону огромными, словно маленькие тарелочки, глазами и противно ухмылялось.

— Охо! — ещё раз, по-своему, рассмеялся смаф, а затем уставился прямо на Рина, лежащего у поваленного, трухлявого ствола, позади Роздлида.

За смафом уже толпились твари поменьше: лупоглазые хлюты, сутулые, словно старики, с шишковатыми наростами на голове, и с влажно поблёскивающей кожей. Голубовато-белые, словно бы мертвецы, и с зазубренными копьями в руках. Между ними, подобно высохшим деревцам, возвышались, похожие на склееные между собой веточки, тонкие, но сильные снорги, обитавшие там, где было посуше. Эти держали в своих руках узкие, вытянутые щиты и тонкие, но длинные мечи. У некоторых из них в руках были короткие, болотные луки.

— Нхо, — хмыкнул смаф, недобро оглядывая их маленький отряд. — Вы, верно, не ждать меня? Вы, думать, бояться меня? А?

Рот смафа широко распахивался, обнажая оргомные, неровные зубы, гязно-жёлтого цвета. Рину показалось, что если бы смаф раскрыл свой рот во всю ширину, то он, без сомнения, смог бы проглотить даже его. Голос у чудища был низкий, рокочуший и слегка дребезжащий, и из его утробы столь дурно пахло, что даже лёжа в пятнадцати ранах от него, Рин невольно содрогнулся от омерзения.

— Мы здесь по повелению Владыки Болот! — громко сказал Роздлид, показывая смафу тяжёлый, золотой перстень с крупным зелёным камнем. При виде перстня глаза смафа вспыхнули жадными огоньками, и он, не сдержавшись, облизнул губы.