Мелани Роун - Звёздный свиток
— Конечно, нет! — воскликнул Чадрик. — Честь присуща ему так же, как и кровь в жилах. Но это не наша заслуга, миледи.
— Если хотите, разделим эту заслугу пополам, — тихо ответила она, подняла глаза и слегка улыбнулась. — Мы знаем его и доверяем ему, но остальные могут думать по-другому. Или, по крайней мере, притворяться, что думают. Он будет править Пустыней и Маркой. Этого достаточно.
Ллейн все еще следил за Роханом.
— Я не знал, что на твои решения могут влиять мнимые страхи или угрозы.
— У всех нас есть тайные страхи, — откликнулся Рохан. — Волог боится, что заключенный благодаря внуку союз с Изелем окажется непрочным. Давви боится, что брак с Геммой, который принесет Тилалю Оссетию, приведет к конфликту с Костасом, когда тот унаследует Сир. Ты боишься вмешиваться в дела континента. Мы все чего-то боимся, милорд. Просто некоторые из нас предпочитают вовремя избавляться от своих страхов.
Ты мог бы сказать, что я боюсь за сына, и был бы прав.
На его плечи и так ляжет тяжкое бремя — Пустыня, Марка титул верховного принца, его дар «Гонца Солнца»… Это трусость или осторожность, если я хочу избавиться от разногласий, которые могут угрожать не только его власти, но и жизни?
— С помощью моего внука?
— Да, — прямо ответил Рохан.
Ллейн вздернул подбородок и посмотрел на Чадрика, чье изумление сменилось беспокойством.
— Как думаешь, Ларик справится? — спросил старик.
— Не знаю.
— Хватит, не скромничай! Сможет он править Фироном?
Сьонед слегка подалась вперед.
— Милорды, будет ли он рад этому? Конечно, для всех нас это было бы лучшим выходом, но если трон Ларику не по душе, я предпочту отказаться от этого плана.
Рохан одарил ее мрачным взглядом, на который Сьонед не обратила ни малейшего внимания.
— Твоя доброта не уступает твоей красоте, моя дорогая, — сказал Ллейн. Затем он вздохнул и покачал головой. — Не знаю. Думаю, я отжил свое.
— Прости, что доставляю тебе хлопоты, — сказал Рохан. — Но я должен, милорд. Поверь мне.
— Верю, верю. — Ллейн расправил хрупкие плечи и заговорил более оживленно. — Если бы кто-нибудь из «Гонцов Солнца» сегодня вечером связался с Эоли, мы могли бы предоставить мальчику возможность выбора. Но это должен быть именно его выбор, Рохан. Не мой и даже не его отца. Говоря без ложной скромности, я думаю, что он прекрасно справится. Заставлять его управлять имением, торговым портом или добычей жемчуга бессмысленно. Конечно, он молод и слегка заучился, но я припоминаю еще одного молодого и помешанного на книгах князька, который в подобных обстоятельствах не ударил лицом в грязь. — Старик вскинул бровь и посмотрел на Рохана, губы которого в первый раз за день тронула улыбка. — А Богиня знает, у молодых ум гибкий. Они быстро учатся быть принцами. Догадываюсь, что ему понадобится подписать договор о военной помощи. Может, он уже готов?
— Конечно. Я подготовил проект и хотел, чтобы вы ознакомились с ним. — Он взял со стула кусок пергамента и подал его Чадрику. — Если Кунакса попытается что-нибудь предпринять, Пустыня начнет наступление со стороны Тиглата. Я думаю, Волог поддержит нас с моря. На границе Фирона и Марки есть место, вполне подходящее для гарнизона. Если Ларику понадобится что-нибудь еще, только дайте знать.
— Кузен Кирстский очень щедр, — сухо заметил Ллейн. — Этак скоро весь континент перейдет в руки нашей семьи. Кстати, скажи мне, Рохан, почему он не взял с собой младшего сына?
— Волнайе только семнадцать лет, и он еще не посвящен в рыцари. Кроме того, сыновья Давви однажды будут править Сиром и Оссетией, а внук Волога Арлис унаследует власть над объединенным Кирст-Изелем. Поль станет владеть Пустыней и Маркой. Все они будут жить неподалеку от родины, за исключением Ларика. От Дорваля очень далеко до Фирона.
— Да, верно. Они не смогут слиться, как сливаются все остальные. Хотя я не рассчитываю на то, что Костас и Тилаль уживутся друг с другом, если только кто-нибудь не наденет на них крепкую узду. Но ты сам-то подумал о том, что если Ларик получит Фирон, у Поля окажется четыре родственника, правящих пятью странами? Вместе с Пустыней и Маркой это составит шесть государств из одиннадцати. Довольно грозный итог для тех, кто не входит в шестерку.
— Я подумал об этом, — признался Рохан. — В том числе, как ты правильно сказал, и о Костасе с Тилалем. Однако вся эта семейная кухня сложится лишь через одно-два поколения. К тому времени нас уже не будет на свете, и решать эту проблему придется кому-то другому.
— И его тайным страхам, — мрачно усмехнулся старый принц. — Ну что ж, найди мне «Гонца Солнца», который знает цвета Эоли, и мы известим моего ни о чем не подозревающего внука, что он может стать принцем. — Он посмотрел на Сьонед. — Нет, моя милая, можешь не предлагать мне свои услуги. В свите Андраде вполне достаточно фарадимов, чтобы сегодня днем она выделила мне одного из них.
Чадрик помог отцу встать и хотел вести его к выходу, но хрупкая фигурка внезапно выпрямилась.
Я умею ходить, — огрызнулся Ллейн. — Оставь меня.
— Конечно, отец.
Когда они ушли, Рохан обернулся к Сьонед. Непривычно тихая, она снова уставилась на свои руки. Огненные волосы скрывала тень, глаза прятались под ресницами. Больно было знать, что причиной этого является он сам.
— Я вижу, ты не понимаешь, — тихо начал он.
— Да. Не понимаю. — Сьонед подняла лицо. Ее глаза потемнели. — Что такого сказала тебе сегодня Пандсала? Я верю твоим доводам еще меньше, чем Ллейн. О чем она говорила с тобой, Рохан?
Он испытывал искушение. О Богиня, как ему хотелось рассказать ей правду! Но упрямая жалость к себе запрещала это.
— Ты клялся никогда не лгать мне, — прошептала она.
— И никогда не нарушал клятву.
Внезапно в ее глазах вспыхнул вызов. Но спустя мгновение она отвернулась.
— Ну и черт с тобой…
Рохан опустился в кресло, которое занимал Ллейн, чувствуя себя таким же старым, как человек, который только что его покинул. И одиноким. О Богиня, такого не было даже в ранней юности, когда он мечтал, работал, спал и жил один. До Сьонед.
Рохан посмотрел на склонившуюся гордую голову жены и понял, что он сочувствует Сьонед куда меньше, чем самому себе. Уязвленное самолюбие было расплатой за то, что он дал Пандсале власть. Но и от этой боли, и от боли, которую испытывала Сьонед, было лекарство. Никто из них не смел чувствовать себя одиноким. Пусть его считают трусом, но он не может жить без утешения, которое находит в уме и сердце Сьонед…
Когда он закончил рассказ, Сьонед закрыла лицо руками, словно не хотела видеть картину, которая складывалась из его слов. Она долго не открывала рта, но потом прошептала:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});