Светлана Гольшанская - В доме Охотника

Николя наслаждался боем. Как будто до этого он не жил. Задышал полной грудью, лишь когда кружил вокруг отчаянно отбивающегося Пастуха. Был глух и только сейчас научился слышать, был слеп и только сейчас увидел мир во всем его многообразии, соединился с ним и, наконец, нашел свое место. Здесь, с оружием в руках, отражая удары и изматывая врага, посягнувшего на его паству, его любовь и жизнь. Впрочем, то, за что они сражались, уже не имело значения. Важен был лишь сам танец с клинками, пляска, в которой жизнь и смерть сливаются в одно, поддерживая естественный порядок во всем мире. Это была славная игра. Азарт распалял все больше. Николя не замечал, как вымотался старик, как из последних сил увертывается от ударов, как вяло поднимается его меч. Выцветшие старческие глаза смотрят с трепетным ожиданием конца.

Еще один резкий выпад, и оружие выскочило из рук противника. Покатилось по земле. Жаркая, светящаяся фиолетовым сталь застыла у горла пастуха. Тот смиренно закрыл глаза в ожидании приговора. Охотник прищурился: заканчивать игру не хотелось. Он подтолкнул упавший меч противнику, словно кот выпустил на волю пойманную мышь, чтобы снова упиваться охотой. Старик открыл глаза и устало глянул исподлобья:

— Имей уважение к старости. У меня больше нет сил тебя развлекать. Положи конец моим мукам, молю!

Николя удивленно моргнул. Зрение снова стало обычным. Мутная алая пелена ярости спала. Яркий белый свет, отражаясь от воды, слепил глаза. Под ногами оказалась вовсе не занесенная облаками каменная вершина Утгарда с зияющим внизу глубоким ущельем, а песчаная почва острова, на котором он обнаружил могилу с именем пастуха. Зачем Вотанус перенес их сюда?

— Не понимаю, — растерянно ответил Охотник. — Ты натравил на город крыс, похитил детей и вызвал меня на бой только для того, чтобы я разорвал тебя в пылу схватки? Нельзя ли было найти более легкий способ свести счеты с жизнью?

— Я же бессмертный, — грустно улыбнулся старик. — Легкий способ не подействует. Ты вымотал меня до предела. Теперь нужно изрубить мое тело на ошметки, сжечь и развеять прах над моей могилой. Тогда я перестану существовать как на этом, так и на другом берегу реки.

— Все равно не понимаю, зачем тебе умирать. Вечная жизнь опостылела?

— Не хотел тебе показывать свой позор, но вижу, что придется. Ведь без этого ты ничего не сделаешь, да?

Пастух снял перчатку и закатал рукав до локтя. Его рука была антрацитово-черной, словно обугленной. Внутри нее что-то шевелилось и пульсировало. Слышался шепот потусторонних голосов:

«Сдайся. Не подставляй голову под небесный меч. Стань одним из нас. Мы возродим тебя во всемогуществе!»

Николя пораженно выдохнул. Словно мучавший много лет кошмар вдруг стал явью. Какое ему дело до бессмертных? От них вечно одни неприятности.

— Легион теней? Я же загнал его обратно в Хельхейм несколько лет назад. Неужели он прокрался назад, а дозорные Дану ничего не заметили? Он пожирает даже бессмертных?

Пастух печально повел плечами:

— Тени. Пятая стихия. Та, что пришла в мир последней и так и не нашла своей паствы и воплощения. Теперь она хочет отобрать все это у остальных стихий. Легион — самый примитивный из его солдат. Питается любой встреченной им на пути жизнью: животных, растений, демонов, людей — ему без разницы. Разума хватает лишь на то, чтобы перерабатывать жизнь в нежизнь. Паству для Теней. Заполонять все собой.

Есть еще Осколки мрака. Те из нас, кто потерял свою паству, слабеют, предаются ненависти. Месть становится единственной нашей целью. И тогда Осколки находит брешь в наших оболочках, пробираются под кожу и, подпитываясь от горечи и обиды, пожирают нас. И тогда мы превращаемся в Предвестников Хаоса, самых страшных и преданных союзников Теней, — пастух пристально посмотрел на Охотника.

— Осколки способны заражать и людей?

— Быть может, если в них есть божественные искры…

— Родовой дар? И они тоже становятся одержимыми Предвестниками? Ловцами желаний? Все Магистры Защитников Паствы зараженные Осколками Предвестники? Поэтому они предали Стражей? Они заставляют единоверцев молиться не своему богу, а Теням?

— Тебе лучше знать. Я давно отошел от людских дел, — Пастух продолжал печально улыбаться, словно чего-то ждал.

Николя искал внутри собственного сознания Безликого. Вот у кого должны быть ответы на все вопросы.

«Почему ты не сказал?»

«Я говорю лишь то, что ты позволяешь, — легко отозвался Безликий. — А ты молодец. Справился, хотя и заставил меня поволноваться. Надеюсь, свой урок ты вынес. Герда будет с тобой, пока ты сам этого хочешь. Как только она начнет тебя тяготить, я заберу ее. А теперь помоги старику. Мне его жаль».

«Ужас и скорбь, что я чувствую — они ведь не мои?»

«Мои. Моего отца, Высокого Тэнгри, тоже поразил Осколок. У него хватило воли передать мне свою силу и уйти за грань до того, как он превратился в Предвестника. Его всегда называли несгибаемым. Но у этого Пастуха такой воли нет. В нем еще сохранилась сила. Попроси его истратить эти крохи на твое желание, а дальше действуй, как с Ялинкой в Дрисвятах. Боги создали людей по своему подобию, поэтому Осколки влияют на них также».

«Но подарки богов всегда плохо оборачиваются для смертных».

«Это потому что смертные плохо понимают, что им нужно. Не бойся, тебе это не грозит. Сделай, и вернешься к Герде».

Пастух терпеливо ждал. Как покаявшийся преступник в ожидании сурового, но справедливого приговора.

— Ты исполнишь мое желание? — спросил Николя, доверившись Безликому.

В конце концов, если богу понадобится его уничтожить, он раздавит своей мощью, как бы Николя не сопротивлялся. Пришло время довериться и плыть по течению.

Пастух от удивления открыл рот. В блеклых глазах вспыхнула надежда.

— Неужели ты можешь… Я слышал о подобном от Жнецов, но думал, они как всегда преувеличивают. Никогда бы не поверил… — Николя сам не верил и понимал еще меньше. Старик осекся: — Так каково твое желание?

И в самом деле, чего же такого пожелать?

— О, нет. Я не смогу воскресить твоего отца, — печально качнул головой Пастух. — Боюсь, это никому не под силу. Он ушел за грань навсегда. С этим надо смириться и жить дальше.

Николя сдвинул брови. Ведь он даже ни о чем подумать не успел. Океан вокруг острова исчез. Теперь он дрейфовал по воспоминаниям Николя о родительском доме на Авалоре, о заботливых маминых руках, о погибших сестрах и брате, об упреках, высказанных отцу на прощание. О них Николя сожалел каждый последующий день своей жизни.

Он зажмурился. Не стоит жалеть умерших, жалость нужнее живым.