Джо Аберкромби - Герои

Делай, как надо.

В последний миг он выкрутил запястье — и плоская поверхность ручьёва меча попала солдату в висок, повергая его с плюханьем в топкое месиво. И это было последним, что видел Ручей, перед тем как топот сапог, клубки копий, кривые оскалы лиц прихлынули снова.

Утроба проморгался, потряс головой, затем, когда рвота обожгла гортань, решил, что так делу не поможешь. Перекатился, стеная, как дьявол в аду.

Щит превратился в измочаленные ошмётки, дерево раскололось, окровавленный окоём погнулся, обхватывая пульсирующую болью руку. Он стянул щит. Выковырял кровь из глаза.

Бум, бум, бум — отдавалось под черепом, будто кто-то вбивал туда огромный гвоздь. Во всём ином — стояла странная тишь. Кажется, северяне согнали Союз с холма, а может наоборот, да только Утробе оказалось глубоко пофигу, как и что. Толкотня солдатских ног ушла прочь, превратив вершину в море крапленой кровью, выхлестанной дождём, сбитой сапогами почвы. Вповалку, как осенние листья, лежали мёртвые и раненые, и надо всем этим несли свою бесполезную стражу Герои.

— Тьфу, нахер. — Всего-то в шаге-другом отсюда разлёгся Дрофд, повернув к нему бледное лицо. Утроба попытался встать и снова чуть не сблевал. Взамен решил проползти, волоча себя через склизскую грязь. — Дрофд, ты как? Ты… — Другая сторона лица парнишки оказалась срублена напрочь. Утроба не смог бы определить, в каком месте чёрная жижа внутри переходит в чёрную жижу снаружи.

Он погладил Дрофда по груди.

— Тьфу. Нахер. — Он заметил Виррана. Тот лежал на спине, рядом Отец Мечей, полузасыпан землёй, рукоять возле правой руки. И ещё копьё, насквозь, окровавленное древко торчит прямо вверх.

— Тьфу, нахер, — повторил Утроба. Не зная, что ещё тут сказать.

Когда он подполз поближе, Вирран улыбнулся, зубы порозовели от крови.

— Утроба! Хей! Я бы встал, но… — Он приподнял голову, присматриваясь к черенку копья. — Мне пиздец. — Утроба навидался ран на целый век, и сходу понял, что здесь ничем не поможешь.

— Айе. — Утроба медленно откинулся, кладя на колени тяжёлые, как наковальни, ладони. — По-моему.

— Шоглиг несла херню. Старая проблядь вообще не вдуплялась, когда мне умирать. Знал бы я раньше — точно надел бы чутка побольше доспехов. — Вирран издал некий звук, что-то между смешком и кашлем, потом скорчился, закашлялся, снова засмеялся, снова скорчился. — Ебать, как болит-то. В смысле, этого-то и ждёшь, но, блядь… до чего ж больно. Кажись, ты всё-таки открыл моё предназначение, а, Утроба?

— Походу, так. — На взгляд Утробы, предназначеньице вышло так себе. Не то, которое любой с руками бы оторвал.

— Где Отец Мечей? — прохрипел Вирран, пытаясь извернуться и оглядеться.

— Тебе важно? — Веко Утробы затрепыхало — глаз щекотало от крови.

— Его положено передавать. Ибо есть правила. Типа, как Дагуф Кол передал его мне, а Йорвил-Гора передал ему, а перед ним был Четырёхликий, так вроде? Я начинаю путаться в деталях.

— Ничего. — Под глухой стук в голове, Утроба склонился над ним, раскопал рукоять и вложил её в ладонь Виррана. — Кому ты хочешь его отдать?

— Ты сделаешь всё, до конца?

— До конца.

— Добро. Мало кому доверил бы я это дело, но ты — прямой, как стрела, ты старой закалки, Утроба, всё правильно. Правильный мужик. — Вирран улыбнулся ему. — Предай его земле.

— Э?

— Похорони его со мной. Было время, я считал его благословением и проклятием. Но он — сплошное проклятье, и мне не охота проклинать очередного беднягу. Было время, я считал его наградой и наказанием. Но таким, как мы — награда едина. — И Вирран кивнул на кровавое древко копья. — Вот. Либо… просто долго прожить и стать никем, о ком и говорить-то не стоит. Предай его грязи, Утроба. — И он содрогнулся, и втиснул рукоять в обмякшую руку Утробы и сжал на ней его пальцы.

— Хорошо.

— Ну хоть мне уже не придётся его таскать. Видишь, вообще хрен подымешь?

— Любой меч тяжело таскать. Это невдомёк тем, кто впервые берёт их в руки. Но со временем мечи становятся всё тяжелее.

— Неплохо сказано. — Вирран на миг оскалил залитые кровью зубы. — А мне, и то правда, надо было придумать добрую речь на такой случай. Найти слова, чтоб у всего честного народа защипало глаза. Чтобы вошли в песни. Но я всё думал: впереди ещё годы. Ничего в голову не лезет?

— Ты про слова?

— Айе.

Утроба покачал головой.

— Слова у меня никогда не ладились. А в песнях… барды наверняка сумеют сочинить свои.

— И так сочинили бы, суки. — Вирран моргнул — за край лица Утробы, в небо. Дождь, наконец, стал утихать. — Солнышко хоть выходит. — Он качнул головой, по прежнему улыбаясь. — Ну ты подумай? Шоглиг несла херню.

И он умолк.

Острая сталь

Дождь молотил, и Кальдер едва ли различал, что творится за пятьдесят шагов. Прямо перед ним его люди сплелись в живой клубок с людьми Союза. Копья и бердыши сцепились намертво, руки, ноги, лица — всё врезалось друг в друга. Рёв, вой, сапоги вязнут в мути луж, пальцы съезжают по скользким рукоятям, скользким древкам пик, окровавленному металлу, мёртвых и раненных пихают, как пробку в воде, либо втаптывают в грязь под ногами. Порой сверху валятся юркие стрелы, кто бы понимал чьи, отскакивают от шлемов или с подкруткой отлетают от щитов, втыкаясь в склон.

Третья яма или та её часть, которая видна Кальдеру, превратилась в кошмарную трясину, в которой чумазые земляные дьяволы борются и тычут клинками с засасывающей медлительностью. Союз перебрался через неё уже во многих местах. Неоднократно они подступали к стене и преодолевали её, и их отбрасывали лишь самоотверженные усилия Белоглазого и его растущей толпы воюющих раненых.

У Кальдера драло горло от выкриков, и всё равно не получалось быть услышанным. Сражались все способные держать оружие, и всё равно враг наступал, волна за волной, бесконечной тяжёлой поступью. Он даже не гадал, что с Бледным Призраком. Наверно убили. Уже полно народу поубивали. В таком тесном бою, когда враг так близко, что может на тебя плюнуть, долго не продержаться. Люди не созданы проявлять стойкость. Рано или поздно какой-нибудь край просядет, и, как при прорыве плотины, всё разом окажется сметено. Тот миг уже не за горами, чувствовал Кальдер. Он нервно оглядел пространство сзади себя. Пара раненных, чуток лучников, а за ними мутнеет силуэт крестьянской избы. Там его лошадь. Пожалуй, ещё не поздно..

Воины слева от него карабкались из ямы и пёрли ему навстречу. На мгновение он подумал — может быть это его люди, прислушались к голосу разума и спасаются бегством. Затем, в ледяном ознобе, он различил под грязью союзных солдат, проскользнувших сквозь брешь в боевом строю. Пока они лезли к нему, он стоял, раскрыв рот. Уже поздно бежать. Вожак шёл на него — потерявший шлем союзный офицер, задохшись, пыхтел, высунув язык. Он взмахнул заляпанным мечом, и Кальдер отшатнулся с его пути, поднимая брызги в луже. Следующий взмах он сумел отразить, ошарашивающий удар перекрутил его меч в кулаке, и рука загудела аж до плеча.