Dagome iudex: трилогия - Збигнев Ненацкий
И прошли годы, и растворились в местном люде норманны княжны Хельгунды, а Земля Голубская осталась при Пястах. Ведал ли о том Даго Господин и Пестователь? Неужто так далеко глядел он в будущее?
Той ночью Даго стоял на вершине валов Гнезда и глядел на десятки костров в собственном лагере, где воины разбивали бочки с пивом и медом и пили на умор, вопили — так что вопли их достигали ушей Пестователя. Там же плясали и громко били в ладоши, вторя бубнам и гудкам. А Даго Господин думал про Спицимира, который с кувшином меда кружил меж праздновавших.
В полночь Пестователь отправился в комнату Хельгунды, которая, выкупанная Милкой в пахучих зельях и помазанная благовониями, ожидала его возле своего ложа с ножом в руке. В сенях забежала дорогу Даго красивая лицом карлица. Упала она на колени охватила ноги мужчины и просила:
— Погляди на меня, господин. Неужто ты не узнаешь меня?
Отпихнул ее Даго крепким пинком, так что та потеряла сознание, ударившись головой об пол. Ибо Даго ненавидел людей, в которых текла кровь карликов. В комнате Хельгунды горели три светильника. Сама же она стояла, нагая, с гневным выражением на лице и с ножом в руке. Долго насыщал свои глаза Даго ее красотой, так что от великого вожделения закрутилось у него в голове. После того без какого-либо труда забрал он нож у женщины и, борясь с нею, бросил на ложе, а она защищалась даже сильнее, чем прошлой ночью, чтобы познал он еще большее счастье и сладкий привкус насилия. А потом, неожиданно, сделалась она покорной рабыней, сильнее, чем прошлой ночью, охватила его руками, крепче, чем прошлой ночью, целовала в губы и сжимала мышцами собственного нутра, ибо желала она, дабы понял он, что никто на свете не дарил ей столько наслаждений, как он. И хотя поначалу лишь притворялась, но через мгновение всем своим телом поняла, что никогда до сих пор не имела в себе такого мужчины, ибо никто до сих пор не был в ней так долго и так глубоко. А когда, наконец, лег он рядом с нею и вдыхал запах ее пота и восточных благовоний, видел холмы грудей ее и разбросанные по подушке волосы, рыжеватые, но сейчас подобные золоту, когда белело перед ним тело, похожее на мраморные статуи во дворце императора ромеев, почувствовал Даго, что вновь оказался он подчиненным любовным чарам. И хоть насытился он, но, все равно, вожделеет. И тогда стал он целовать ее округлые раскинутые бедра, слегка обозначенный живот и кожу, столь гладкую и приятную, словно сотканный бабочками шелк. Попробовал он языком ее кисло-сладкий пот, удивительно пахнущий и кружащий голову. В голову ему ударил сильный запах ее жаждающей промежности, неприятный у многих иных женщин и даже отвратительный — а у нее, словно не из женского лона происходящий, а из наполненного лавандой сосуда, и сделалось его вожделение еще более сильным. Даже захотелось поиметь ее во второй раз, но княжна уже не защищалась, но лежала безвольно, раскинув ноги, громко дыша, словно вытащенная из воды рыба. Возможно, потому и не поимел он Хельгунду второй раз, так как не защищалась она и не могла дать ему привкус победы. Понял он, что рядом с нею теряет он волю и разум, ибо она пользуется каким-то странным искусством любви, которое сам он до сих пор не познал.
Отодвинулся Даго от княжны и внимательно глядел на все более ровно вздымающиеся груди с крупными розовыми ореолами сосков, на влажные небольшие и пухлые губы, на белое лицо и закрытые глаза, время от времени трепещущие ресницами, словно крылышками неких удивительных насекомых. Женщина довольно быстро сориентировалась, что возбуждение покинуло Даго, что сейчас он просто лежит рядом и глядит на нее. В связи с этим, подавила она в себе последнюю дрожь наслаждения, подняла веки и внимательно поглядела на мужчину своими зелеными глазами.
— Обещала я князю висулян, что стану его женой. Но Карак — всего лишь юноша, ты же — муж. Ты уже завоевал Крушвиц и Гнездо. Я дам тебе себя и княжеский трон. Вместе мы победим Дунирнов, после чего завоюем целый свет.
— Мир велик, — с безразличием принял Даго ее слова, всю силу воли концентрируя на том, чтобы отогнать от себя чары, которыми, как он считал, Хельгунда все еще опутывала его.
— Мы завоюем Калисию и ее богатства, победим Длинногоголовых и Крылатых, нам поклонится Гедан. Ты возьмешь короны четырех княжеств. Чего тебе желать большего?
— Я обещал народу сражаться с князьями и богачами, я взял народ в свое пестование, стал Пестователем, понимаешь? Я обязан выдать тебя воинам. Тебя и Аслака. И вас порубят мечами.
Страх снес женщину с ложа. Хельгунда схватила запястье руки Даго, впилась в него ногтями.
— Аслак вчера умер. Выдай его им, а меня оставь. Тыв можешь стать князем, женясь на мне. Нет у тебя иного выбора, если не желаешь ты, чтобы тебя назвали самозванцем.
В ее зеленых глазах стояли слезы. Только ни страх ее, ни ее слезы не производили на нем какое-либо впечатление. Даго учили, что жалость — это враг повелителя. Ему было жалко только лишь ее прекрасного тела и ее удивительного искусства любви. Стоило ли такое добро, такое необычное сокровище, отдавать на расправу простолюдинам?
— Мне хватает и Священной Андалы, — не совсем уверенно произнес Даго. — Разве не чувствовала ты, как золотой камень касался твоего лба и твоих волос?
— Пепельноволосый обладал Священной Андалой, но когда я посадила его в башню, народ его не защищал.
— Я взял народ в свое пестование…
— Так это ты им, или они тебе, должны служить и подчиняться?
— Я — Пестователь.
— И что это означает?
— Еще не знаю.
— Если ты этого не знаешь, то завтра и ты сам очутишься в башне, как
